"Владимир Фирсов. Только один час (сб. "Фантастика, 1967")" - читать интересную книгу автора

Мюллер был художником своего дела, и грубая работа всегда претила ему.
Он глубоко изучил самые тонкие нюансы сложного искусства ведения допроса.
Он умел провести человека через все круги ада, когда боль достигает,
кажется, уже немыслимых вершин, и тем не менее в следующее мгновение
становится еще сильнее. Он разыгрывал сложные симфонии допроса, никогда не
повторяясь, всегда, находя новые сочетания болевых гамм, наиболее
подходящих для данного индивидуума. Многолетний опыт позволял ему точно
дозировать воздействие боли, соразмеряя ее с силами допрашиваемого. Убить
человека не сложно.
Гораздо труднее заставить его жить именно тогда, когда он мечтает о
смерти, как о неземном счастье.
... Вмешательство Кранца испортило все дело. Два-три лишних удара, и
допрос можно будет считать законченным.
Мюллер не знал, что обер-лейтенант проклинает миг, когда он
самонадеянно высказал генералу Гофману свое предположение о втором
разведчике. "Значит, вы упустили его, - задумчиво сказал генерал, глядя
куда-то сквозь Кранца. - Заставьте говорить пленного или отправляйтесь на
Восточный фронт..."
- Встать! - снова закричал обер-лейтенант, пиная ногами распростертого
перед ним человека.
Тот со стоном поднялся, держась за стену. Руки скользнули по белому
кафелю, оставляя багровые полосы. Ногти с пальцев были сорваны в самом
начале допроса.
Человек не думал о предстоящей пытке. Он пытался подсчитать, сколько
часов прошло с момента его пленения. О том, что связной все-таки ушел, он
знал с самого начала допроса. Возможно, ему уже удалось дойти до цели и
сверхсекретный план нового немецкого наступления сейчас лежит перед
советскими генералами. Но, может быть, его что-нибудь задержало в пути?
Значит, остается молчать, стиснуть зубы и молчать; это сейчас будет
самым трудным, почти невозможным.
"Если бы они знали, кто сейчас перед ними", - подумал он.
Много лет назад он был депутатом рейхстага и, следовательно,
неприкосновенным лицом. Мысль эта показалась ему такой нелепой, что он
криво улыбнулся разбитыми губами. И обер-лейтенант Фридрих Кранц, тщетно
ожидавший увидеть на лице пленного страх и услышать мольбы о пощаде,
совершенно осатанел. Он знал, что Гофман не забывает своих обещаний, и эта
мысль привела его в дикий ужас. Кранц уже видел себя под гусеницами
советского танка - раздавленным, втоптанным в грязь на одной из
бесчисленных зимних дорог, по которым откатывались к границам Германии
разбитые части вермахта.
А ему бешено хотелось жить, и ради сохранения своей драгоценной жизни
он готов был вешать, пытать, расстреливать... Если бы это помогло, он,
наверное, бросился бы на колени перед упрямым коммунистом, который, вдруг
качнувшись, стал медленно оседать на пол камеры...
Кранц. подошел к зарешеченному окну и медленно достал пачку сигарет.
Три спички сломались одна за другой, и только на четвертый раз, с трудом
уняв дрожь в пальцах, он прикурил.
Ему было душно. Он просунул руку сквозь прутья решетки и распахнул
раму. В комнату ворвалось белое облако пара, перемешанного со снегом. И
одновременно Кранц услышал далекий гул. Это била советская артиллерия. За