"Владимир Фирсов. Возвращение" - читать интересную книгу автора

поливание, вроде того, что до войны пробовали на полях в соседнем колхозе,
но однажды дождь был даже с громом и молнией, небо почернело, березы под
окном согнулись от ветра. Задремавший было Николай Тимофеевич спросонок
поплелся закрывать окно, забыв, что оно без рам, и тут проснулся
окончательно, потому что сразу за подоконником дождь рушился стеной, а в
комнате и на подоконнике не было ни капли. Он осторожно высунул руку - ее
сразу окатило холодной водой. Девицы, когда он спросил про такие странности,
зафыркали, как всегда, и предположили, что все дело в отсутствии ветра. При
этом они безбожно врали, потому что на его глазах одна из берез в саду была
этим самым отсутствующим ветром сломана пополам.
Вторым обстоятельством была полная ненадобность в бритье. В отряде
партизаны звали своего командира Дедом не за возраст, а за пышную бороду,
которую тот отпустил еще перед войной для солидности, чтобы прикрыть узкий,
по его мнению, подбородок. Неожиданно жена заявила, что с бородой он стал
просто красавец... Фашисты эту бороду поджигали никелированной зажигалкой -
это последнее, что он помнил о ней. Теперь он был гладко выбрит - ни бороды,
ни усов - и нигде не появлялось даже щетины, сколько он ни щупал себя перед
зеркалом. Поразмыслив, он решил, что тут виноваты лекарства, которыми его
лечили, пока он был в беспамятстве, - здоровье вернули, а бороды лишили.
Впрочем, невелика потеря.
Огромное зеркало, в которое он себя рассматривал, занимало полстены в
ванной комнате, напоминавшей скорее храм санитарии и гигиены.
Столбовские жители мылись в бане, но замужняя сестра Николая Тимофеевича
жила в Марьиной Роще в Москве, в квартире со всеми удобствами, в том числе с
обширной ванной комнатой, казавшейся деревенскому жителю пределом мечтаний.
Однако то, что он увидел здесь, превосходило жалкие "удобства" Марьиной Рощи
в сказочное число раз. Ванна была такая, что хоть плавай;
в углу находился душ, который бил и сверху, и снизу, и сбоку, причем вода
по комнате не разбрызгивалась, а падала на мягкий синий квадрат пола и
куда-то всасывалась; рядом с синим квадратом был красный квадрат - стоило на
него встать, как тебя со всех сторон обдувало теплым воздухом, который
приятно покалывал и пощипывал тело - ну словно в нос газировкой шибало;
в шкафу, едва протянешь к нему руку, открывалась дверца, и оттуда
высовывалась чистая, проглаженная и горячая простыня; ношеное белье надо
было не жалеючи кидать в какой-то ящик, из которого оно исчезало неведомо
куда, а чистое белье - исподнее и верхнее - было наготове в другом шкафу.
Все это сияло и сверкало идеальной чистотой и вдобавок не требовалось ни
мыла, ни мочалки: вода из душа и крана лилась, видно, с мылом, то розовая,
то зеленая, а обычная лилась уже потом. Девицы предупредили его, что цветную
воду глотать не следует - вреда не будет, но и пользы тоже. Зубная щетка
была с батарейкой - она жужжала и елозила в руке, так что зубы вроде сами
чистились. Такое новшество Николаю Тимофеевичу не понравилось, но, поскольку
другой не было, он смирился и стал привыкать к тому, что дали.
Вдобавок ко всему вся эта санитарно-гигиеническая роскошь была
автоматической - не требовалось вертеть краны, вода начинала литься сама,
едва встанешь под душ или протянешь руку к умывальнику. Правда, после
концертов Термена, о которых не раз писали в газетах (Деду даже запомнилось
название инструмента - "терменвокс": на нем надо было играть, не прикасаясь
руками), все эти устройства Николая Тимофеевича не очень поразили. Он
удивлялся только, что в тяжелое военное время нашлись деньги на подобную