"Генри Филдинг. Путешествие в загробный мир и прочее " - читать интересную книгу автора

восточном языке, поскольку я не разобрал ни полслова; он научил, куда пойти
с этой бумажкой, заверил в успехе и ушел.
Обнадеженный наконец в правильности пути, я пришел в лавку, весьма
походившую на аптеку. Священнодействовавший там господин прочитал мою
записку, снял с полок десятка два банок и, смешав их составы в бутылочке,
вручил ее мне, обмотав горлышко полоской бумаги с тремя-четырьмя словами на
ней, причем в последнем слове было одиннадцать слогов. Я назвал ему болезнь,
которую разыскивал, а в ответ услышал, что доверенное ему дело он исполнил и
что снадобье отменного качества.
Я начал раздражаться и, с сердитым лицом выйдя из лавки, пошел
отыскивать нашу гостиницу, да по пути встретил посыльного, на вид поприятнее
его товарищей. Я решился еще на одну попытку и выложил ему на ладонь монету.
Услышав про мою болезнь, он от души расхохотался и объяснил, что меня
обманули; такой болезни в городе нет. Расспросив поподробнее, он тотчас
объявил, что моей благодетельницей была госпожа Модная Болезнь. Я
поблагодарил его и не мешкая отправился свидетельствовать ей свое почтение.
Дом, а лучше сказать - дворец, в котором жила эта дама, был из
красивейших и роскошнейших во всем городе. Ведущая к нему аллея была
обсажена платанами, по обе стороны разбиты клумбы; было очень приятно
пройтись по ней, жаль, она быстро кончилась. Меня провели через роскошный
зал, уставленный статуями и бюстами, по большей части безносыми, из чего я
заключил, что это настоящие антики, но меня поправили: это нынешние герои,
принявшие мученический конец во славу ее светлости. Потом я поднялся по
широкой лестнице мимо изображений в карикатурном стиле; на мой вопрос было
отвечено, что это портреты земных ненавистников госпожи. Я наверное узнал бы
тут многих врачей и хирургов, не искази художник их черты немилосерднейшим
образом. В самом деле, его рукой водила такая злоба, что, думается, он был
обязан хозяйке этого дома какими-то особенными милостями; более страховидные
лица трудно вообразить. Потом я вошел в большой зал, весь увешанный женскими
портретами; их точеные плечи и правильные черты лица должны были уверить
меня, что я попал в галерею писаных красавиц, когда бы их нездоровая
бледность не наводила на более горькие мысли. Из этого зала я перешел в
соседний, украшенный, с позволения сказать, портретами старух. Заметив мой
преувеличенный интерес, слуга пояснил с улыбкой, что сии были добрыми
друзьями его госпоже и сослужили ей знатную службу на земле. Я тут же
кое-кого признал: в свое время они содержали бани, но очень странно было
увидеть в этой компании изображение одной знатной дамы. Я высказал свое
недоумение слуге, и тот ответил, что для собрания его госпожи позировали
дамы всех званий.
И вот меня поставили пред очи самой госпожи. Это была худая, а лучше
сказать - тощая особа с болезненного цвета прыщавым, безносым лицом. После
затянувшихся любезностей, после ее многократных поздравлений и моих пылких
изъявлений признательности она задала мне множество вопросов о состоянии ее
дел на земле, и по большей части я отвечал к полному ее удовольствию. Вдруг
она с принужденной улыбкой сказала: она, мол, надеется, что Капли и Пилюли
делают свое дело. Я ответил, что о них рассказывают чудеса. Тогда она
призналась, что новоявленные эскулапы ее не тревожат: сколь ни доверчивы
люди, сказала она, и как ни страшатся они умирать, они предпочтут привычную
смерть любой панацее. Ей особенно пришелся по вкусу мой отчет о высшем
свете. Ведь это ее стараниями, сказала она, несколько сотен перебрались с