"Владимир Фильчаков. Паук" - читать интересную книгу автора

Прошин постоял немного, посмотрел ему вслед. И какого черта он,
Прошин, сюда все-таки приперся? Купить таланту? Взвесьте, пожалуйста,
сто пятьдесят граммов. В бумажный кулек, как в старину. Ха! Ведь смеялся
же в душе над Корзуновым! Ах, да, его пригнало сюда любопытство. Эдакий
писательский интерес - а каким это образом здесь простаков облапошивают?
Вдруг пригодится когда?
А может не ходить? Враки ведь и надувательство одно. А почему не
ходить? Вдруг встретится некий типаж, которого потом можно будет описать
в новом романе? Этакий маг-кудесник в черном плаще со звездами, творящий
пассы над ретортами, в которых кипят ядовитые жидкости. Вздор! Что за
штамп! Сидит там одутловатая старуха в пуховой шали, раскидывает
засаленные карты и врет про судьбу, глядя честными глазами. Наврет и про
талант, недорого возьмет.
Писатель вздохнул, еще раз глянул в черное небо, сеющее снег, и
побрел к подъезду. Железная дверь оказалась запертой на кодовый замок.
Прошин усмехнулся - цифры один семь и девять оказались почти стерты
пальцами. Он нажал кнопки, и дверь распахнулась. Подъезд приятно поразил
писателя. Во-первых, везде горели лампочки. Прошин вспомнил, какие
скандалы устраиваются у него в подъезде по поводу замены перегоревших
лампочек, потому что домоуправление менять их ни в какую не хочет, хоть
расстреляй всех. Во-вторых, в подъезде изумительно чисто. В-третьих,
стены окрашены не траурной зеленой краской, а веселой голубой эмалью.
Ну, и, в-четвертых, на двери квартиры номер семнадцать во втором этаже
висела табличка из нержавеющей стали, которая сообщала черными буквами,
что в ней проживает некто Ройстерман А.М.
Прошин нерешительно потоптался перед этой дверью. Ох, польстил ему
Корзунов, когда говорил, что он, Прошин, рубаха-парень и смельчак, ох
польстил! Искуситель хренов! Вот его бы самого сюда, под дверь с
табличкой, пусть бы хоть кнопку звонка надавил, а то у Прошина, руки не
поднимаются. Нет, он смельчак, смельчак! Вон, Корзунов признался же, что
боится. А Прошин пришел. Стоит под дверью, мнется. И за одно это его уже
можно назвать героем. Или дураком. Как кому больше нравится.
Прошин насмелился наконец, нажал кнопку. В глубине квартиры
мелодично прозвенел колокольчик. Писатель спрятал руки за спину, потом
испугался, что это может выглядеть слишком вызывающе, заложил руки в
карманы пальто, снова испугался, скрестил на груди, потом опустил. И тут
щелкнул замок, и дверь открылась. В щели показался равнодушный
старушечий глаз, горбатый нос, верхняя губа, покрытая жесткой щетиной и
подбородок лопатой.
- Я... Эээ... к Ройстерману... А Эм. - сказал Прошин, глядя на старуху
сверху вниз и ужасаясь ее малому росту - в ней было не более метра
тридцати пяти.
- Вам назначено? - надменно осведомилась карлица.
- Эээ, да, - соврал Прошин и тотчас же струсил, с тоской подумав,
что его тут же выведут на чистую воду.
Старуха сделала приглашающий жест рукой, причем писатель заметил,
что рука невероятно худа и напоминает мощи. Прошин вошел, и за ним с
тюремным лязгом захлопнулась дверь. Он оглянулся. Старуха исчезла из
передней, оставив его одного. Он снял пальто, повесил на антикварного
вида деревянную стойку с вешалкой, пригладил волосы, рассматривая себя в