"И.Г.Фихте. Факты сознания: назначение человека " - читать интересную книгу автора

страху перед позором; не побуждая к подвигам, она лишь удерживает от того,
что порицается открыто, и исчезает, как только можно надеяться, что никто не
узнает о поступке. Есть еще иного рода честолюбие, о котором мы также не
говорим здесь; оно роется в старых летописях, чтобы узнать, какие действия
вызывали похвалы, и старается повторять их для того, чтобы в свою очередь
добиться похвал; неспособное создать новое и поэтому стремясь воспроизвести
в себе высохших мумий, некогда живших, конечно, сильной жизнью, оно также
может приносить себя в жертву, но то, во имя чего оно погибает, называется
не идеей, а призрачной прихотью. И такое честолюбие не достигает своей цели,
ибо раз умершее никогда не оживает и, если не современники, быть может,
ослепленные и оглушенные, то потомство всегда презирает подражателя, мнящего
себя творцом. Это замечание о чести, сделанное здесь только по отношению к
героизму, должно сохранить значение и для дальнейших случаев, когда
поверхностное суждение будет упоминать о честолюбии, размышлять о сущности
которого оно никогда не было способно.
Наука, сказали мы в предыдущей лекции, раскрыла дикарю, до этого
боязливому и бывшему в порабощении у всех сил природы, его внутреннюю
природу и подчинила ему окружающую его внешнюю природу. Кто же изобрел и
расширил науку? Можно ли было это сделать без тяжелого труда и
самопожертвования и что было наградой за такое самопожертвование?


55

В то время, как люди кругом весело наслаждались жизнью, они, эти
изобретатели, в самозабвении погружались в одинокое размышление для того,
чтобы открыть какой-нибудь закон, какую-нибудь поразившую их связь. Они не
имели при этом в виду ничего, кроме такого открытия, и жертвовали
наслаждениями и богатством, оставляя в небрежении свои внешние дела,
растрачивая лучшие свои духовные силы, осмеиваемые массой, как глупцы и
мечтатели. - Их открытия, как мы сами упомянули, принесли человеческой жизни
многостороннюю пользу. Но наслаждались ли они сами этими плодами своих
трудов? Видели ли они эти плоды или хотя бы только предчувствовали их?
Скорее наоборот, когда другие прерывали их духовный экстаз такого рода
взглядами на их дело, не высказывали ли они истинно возвышенных жалоб на
осквернение святыни для низких надобностей жизни, священное значение которых
оставалось еще для них неясным? Лишь после того как благодаря их трудам
открытия их стали так доступны и распространены, что могли быть восприняты и
менее одаренными умами, эти последние приспособили их к потребностям жизни
и, таким образом (этим замечанием мы вовсе не думаем выражать презрение этим
последним, однако они должны признать, что уступают в благородстве природы
первым), с избытком вооружили человеческий род в его борьбе с природой.
Итак, если ни непосредственное восприятие, ни предвидение полезности своих
открытий не могло вознаградить изобретателей, что же вознаграждало их за
принесенные жертвы и что служит еще и теперь наградой тому, кто с такими же
жертвами, ничего не домогаясь в награду за них, под насмешками и хохотом
толпы направляет свои взоры к вечно живому источнику истины? Вот в чем
состоит эта награда: такие люди окунулись в новую жизненную стихию духовной
ясности и