"Лион Фейхтвангер. Изгнание" - читать интересную книгу автора

тридцать: "Гам зу летойво", - и он ясно видит своего деда, полного старика с
ермолкой на седовласой голове, с красивым лицом, всегда плохо выбритым, так
что седая щетина колется.
"Все к лучшему". Но это очень условно. Прошлое несравнимо с настоящим.
Как хорошо было тогда, после четырех лет фронта и вынужденного молчания,
излить в крике всю ненависть, накопившуюся в душе. Он просто ощущал, как
сотни тысяч, миллионы подхватывают этот крик. А позже, когда, бывало,
доказываешь немцам и всему миру на основании точных и неопровержимых данных,
что старые генералы, которые и раньше промышляли обманом, продолжают это
делать и по сей день, когда, бывало, бьешь противника в лоб, какая это была
зарядка и разрядка. Какое удовлетворение. И когда ярость врагов, ярость
власть имущих, готова была уничтожить тебя, когда они любыми средствами
старались заткнуть тебе рот и это им не удавалось, вот тогда ты чувствовал,
что живешь.
А теперь, думал он с презрением, теперь все мертво, все выдохлось. Для
чего живешь? Для чего работаешь? Пишешь на мертвом языке. Кто его понимает,
тому написанного тобой читать не доведется, а кто прочтет, тот и без того
знает, что ты хочешь ему сказать.
Вагон покачивается в такт равномерному, убаюкивающему движению. Так,
так, говорит Беньямин про себя, когда его подкидывает вверх. Но уж при
обратном движении он говорит себе: нет, не так. Конечно, со стороны работа
его может показаться пустой тратой времени. Однако уже самая ненависть, с
которой враги встречают его статьи, доказывает, что он попадает в цель, что
работа его имеет смысл.
Сон надвигается. Нет ничего приятнее, чем так, с полной ясностью
чувствовать, как слой за слоем выключается бодрствующее сознание, точно
медленно гаснет лампа за лампой.
"Все к лучшему". Да, это совпало великолепно - он устроит паспортные
дела и заодно повидается с Дитманом. Судьба улыбнулась ему, послав этого
Дитмана. Он думает о Дитмане с какой-то нежностью. Он не политик, наш
Дитман, но верный парень, а интересный материал он чует носом на расстоянии.
Веки его тяжелеют, во всем теле сонное оцепенение. Он гасит и голубой
ночник и с удовольствием предвкушает хороший, крепкий сон до утра. Ложится
на правый бок, зажав подушку между плечом и головой.
Что-то теперь делает Ильза? Она была великолепна, когда стояла на
перроне с запрокинутой головой и полуоткрытым смеющимся, крупным белозубым
ртом, в своем весеннем костюме, который она сегодня надела в первый раз. В
сущности, эти сдвинутые назад тирольские шляпы - необычайно глупая мода. Но
Ильзе идет даже этот нелепый фасон. Ему все нравится в ней. Удивительно, что
после стольких лет совместной жизни можно быть так слепо влюбленным, как он.
Он испытывает страстное желание лежать с нею рядом, ласкать ее гладкую,
нежную кожу, ее маленькую грудь. Ей нужны деньги, много денег. Несмотря на
стесненные обстоятельства, она в Париже почти не изменила своего образа
жизни, она и не думает в чем-нибудь себя ограничить, она требует денег с
такой же уверенностью, как в свое время в Берлине, когда он был
высокооплачиваемым редактором "Прейсише пост". Она не была бы Ильзой и он не
любил бы ее так, если бы она поступала иначе. Она имеет право требовать
деньги, когда они ей нужны, она стоит их. Это особая милость и счастье, что
она требует их от него, - от других она могла бы иметь их гораздо больше.
Он старается представить себе, где она теперь, с кем, что делает, сидит