"Лион Фейхтвангер. Братья Лаутензак" - читать интересную книгу автора

- Я понимаю, - продолжала баронесса, - вы ищете в каждом явлении его
связь с мировым целым. По тому, что мне рассказывал Гансйорг, я могу
составить себе некоторое представление о вашем миросозерцании. Я
подготовлена к этому также идеологией национал-социалистской партии. В вашем
присутствии я испытываю то же чувство, что и в присутствии фюрера. Она
замолчала; ее благоговейный взгляд переходил с маски Оскара на его лицо и
обратно.
Молчал и он, но смотрел на нее глубоким взглядом, не отрываясь,
проникновенно, настойчиво. В сущности, это не его тип женщины, но она хорошо
сложена, а мысль о том, что она баронесса фон Третнов, родовитее
Гогенцоллернов, и занимает высокое положение в обществе, - все это
воспламенит ему кровь, когда будет нужно.
Баронессу смущал его взгляд, волновал, она заерзала.
- Вы правы, - сказал наконец Оскар. - Чтобы я мог оказать влияние,
другая сторона должна быть готова его воспринять.
- В готовности с моей стороны вы можете не сомневаться, - живо
отозвалась баронесса. - Эта готовность появилась с первой же минуты, как я
увидела вашу маску.
Словом, все развивалось по намеченному плану, и когда под конец
баронесса робко и кокетливо осведомилась, сможет ли она опять увидеться с
Оскаром, он мог, не теряя своего достоинства, глубоким взглядом ответить ей
"да".
Под вечер зашел Гансйорг и заявил, что брат держался недурно, а затем
дал ему указания, как действовать дальше, чтобы продвинуть договор с Алоизом
Пранером.
- Ты должен довести баронессу до того, - поучал он Оскара, - чтобы она
сама заговорила с тобой насчет пети-мети. А когда заговорит, то окажется,
что ты в денежных делах сущий младенец, ты гордо отвергнешь все ее
предложения и отошлешь ее ко мне. Главное, чтобы не ты поднял вопрос о
деньгах, а она.
Два дня спустя Оскар ужинал с фрау Третнов в ресторане гостиницы
"Четыре времени года". Между супом и вальсом "Голубой Дунай" баронесса
говорила о том, что образ мирового целого у Оскара Лаутензака тот же, что и
у Адольфа Гитлера. Между рыбой и телячьим филе а-ля Россини она говорила о
великой задаче, которая ждет Оскара в Берлине. Между жарким и суфле
"сюрприз" - о том, что в наши тяжелые времена Оскар должен покинуть башню из
слоновой кости, пусть простой народ услышит его голос; о примере, который
подает фюрер, отказавшийся от своего призвания художника, чтобы спасти
Германию. За фруктами и сыром Оскар заявил, что никогда еще призыв к
служению немецкому народу не звучал так искренне и убедительно, как из уст
баронессы. И, не стесняясь ни гостей, ни кельнеров, он рассматривал ее
пристальным и настойчивым, весьма мужским взглядом.
- Хотите съесть со мною пополам вот эту грушу? - спросила баронесса.
Позвольте, я вам очищу.
Кофе пили в салоне баронессы. Итак, решающая минута настала. Оскар
устремил свои дерзкие темно-синие глаза на ее лицо, сосредоточил свой взор
на ее переносице. Властно, напрягая всю свою волю, приказал ей в душе:
"Заговори же наконец насчет пети-мети, дура!" Оскар не знал, употребил ли он
это выражение, вспомнив слова Гансйорга или же надеясь, что берлинская дама
его так скорее поймет.