"Лион Фейхтвангер. Симона " - читать интересную книгу автора

на душе, когда он говорит о Франции. Но самое главное - он был другом ее
отца, хорошо знал его и часто рассказывал о нем с гордостью и любовью. Да,
Симона очень привязана к старику, и после всего того страшного и тяжелого,
чему она сегодня была свидетельницей, ей просто необходимо повидать его.
Папаша Бастид жил у Малых ворот. Там, в самой верхней части города, на
горе, прилепился его маленький домик, старый-престарый,
латанный-перелатанный, и глядел вниз, по одну сторону - на причудливую
россыпь светло-коричневых крыш Старого города, по другую - на широкую долину
в излучине реки Серен.
Симона поднялась по истоптанным ступенькам и через стеклянную дверь
заглянула в мастерскую. Папаша Бастид, давно уже не работавший, часто
переплетал книги удовольствия ради и охотнее всего проводил время в
мастерской. Он любил книги, и у него была большая библиотека.
В этой мастерской, набитой самым разнообразным хламом и старинной
домашней утварью, Симона и сегодня застала старика. Он дремал в своем кресле
с высокой спинкой. Над головой у него висел портрет Жана Жореса, великого
социалистического трибуна. Папаша Бастид высоко чтил его. Накануне прошлой
войны Жорес пал от руки фанатика, которого науськивали газеты крайне правых.
Для старого переплетчика Жорес был символом великого прошлого, символом
Франции. На фотографии Жорес стоял на трибуне на фоне огромного знамени и
держал речь. Неуклюже стоял он - грузный, мощный торс покоился на слегка
подгибающихся йогах; голова, словно поднимавшаяся прямо из широких плеч, в
твердой шляпе-котелке откинута назад, недлинная окладистая, почти квадратная
борода торчит кверху: руки простерты вперед, словно он хочет поднять к себе
незримую аудиторию. Могучим казался этот человек, колоссом, в нем было
что-то патриархальное в вместе с тем пророческое, добродушное и в то же
время неотразимое.
Симона стояла за стеклянной дверью и всматривалась в старого
переплетчика, дремавшего в высоком кресле под портретом Жореса. Ей
показалось, что старик изменился. Она привыкла видеть его живым,
непоседливым, полным огня, а сейчас он сидел в своем большом кресле такой
маленький, съежившийся, дряхлый. Симона смотрела на него с грустью и
нежностью.
Она подумала, что ему неприятно будет, если она застанет его врасплох.
Она сошла вниз, громко хлопнула входной дверью, потом вторично поднялась по
лестнице, ступая как можно громче.
И действительно, папаша Бастид стоял перед ней живчик живчиком,
выжидательно подняв голову, сияющую белоснежной сединой, румяный, как
всегда.
- Здравствуй, малютка, - весело сказал он, тотчас же подошел к шкафу,
достал бутылку собственноручно настоянной ореховой водки и налил ей рюмочку.
Она вежливо пригубила.
Потом все произошло так, как она себе рисовала.
- Садись и слушай, - сказал он, усадил ее на стул, а сам, не переставая
расхаживать из угла в угол, взволнованно заговорил о событиях.
- Вот до чего дошло, - начал он гневно, указывая на маленькое окошко,
из которого открывался вид на долину реки Серен. Там, глубоко внизу, по
пыльной дороге под жгучим солнцем медленно полз нескончаемый поток беженцев.
- Чистейшее безумие, что эти люди бежали, - продолжал он, - из одной
опасности они угодили в другую, еще большую. И вместо того чтобы удержать