"Лион Фейхтвангер. Статьи" - читать интересную книгу автора

поражающие пышностью одежды и эффектные декорации, бесчисленные статисты,
блестки и мишура - все это необходимые атрибуты любого властителя, любой
власти. Толпа легко отождествляет внешние атрибуты власти с самой властью;
для толпы король - тот, кто носит корону, и если настоящий король явится в
исподнем, она ни за что его не признает. Еврейское народное предание с
едкой издевкой рассказывает о злом фараоне, державшем в египетском плену
детей Израиля. Фараон этот ежедневно без всякой свиты ходил к Нилу, якобы
чтобы дать аудиенцию солнцу; на самом же деле он ходил, чтобы помочиться,
так как он, считавшийся богом, желал скрыть эту человеческую слабость от
своего народа. И вот толпа видит на сцене комедианта, наделенного всеми
атрибутами власти, свободного от всех человеческих ограничений, более
царственного, чем сам царь, который тоже глядит на комедианта. Не приведет
ли это ее в смущение? Не скажет ли она себе: за этой блестящей маской
скрывается бедный и безобразный комедиант, - быть может, столь же ничтожно
и то, что скрывается за внешним блеском повелителя? Поэтому властитель
инстинктивно чует в актере своего тайного врага. Недаром Элагабал - цезарь
и бог - приказал обезглавить одного гистриона лишь за то, что тот слишком
божественно играл Зевса.
Из всех властей церковь, религия - самая целеустремленная, самая
властолюбивая, самая нетерпимая. Она особенно ревнива ко всякому
сопернику. А актерское искусство - сильнейший ее соперник: оно вырастает
из тех же корней, удовлетворяет те же потребности, действует теми же
могучими средствами и имеет тот же могучий успех. На extasis [исступление,
экстаз (греч.)] и enstasis [погружение в себя (греч.)], на способности
надолго выходить за пределы своего "я" и полностью погружаться в иное,
чуждое бытие - на этой способности одинаково основано как искусство
актера, так и дар пророка. Пророки Ветхого завета очень много общего имеют
с актерами. Один из них подкапывает стену Иерусалима, проползает под ней и
возвещает толпе: "Так вавилоняне завоюют город"; другой вдребезги
разбивает горшок на базаре и предрекает: "Так и господь вас уничтожит", -
но ведь это не что иное, как актерские приемы, которыми не гнушаются
пророки. Пышность и декорации, громкие фразы и величавые жесты - все это
неотделимо от сцены, начиная со времен Росция Америнского и кончая
Рейнхардтом. Теми же средствами действовали иерусалимские первосвященники,
и римские папы, и исполненный дионисийского экстаза цезарь Юлиан, и
Магомет, и Иоанн Лейденский.
Как сходны приемы, так сходно и их действие. Ничто в мире не родит
такого отклика в душе, как церковь и театр. "Как видимое изображение,
несомненно, воздействует сильнее, чем мертвая буква или холодный рассказ,
так и сцена воздействует глубже и продолжительнее, чем мораль и законы".
Участники восстания в Эссексе черпали воодушевление в спектакле "Ричард
II" Шекспира; аналогичную политическую роль сыграли "Немая из Портичи"
Обера и прежде всего "Свадьба Фигаро" Бомарше. Постановка "Венецианского
купца" воспрепятствовала принятию билля, который должен был разрешить
евреям возвращение в Англию; с другой стороны, лессинговский "Натан"
сделал больше для эмансипации евреев, чем сотни самых благожелательных
сочинений на эту тему. Актеру Кэтлею некто, пожелавший остаться
неизвестным, переслал после представления "Лира" двести фунтов, потому
якобы, что актер остерег его от греха сыновней неблагодарности; на другого
зрителя - сластолюбца, давшего жизнь двум больным детям - так сильно