"Лион Фейхтвангер. Статьи" - читать интересную книгу автора

котором Эдип, стоящий перед нагим сфинксом, был изображен в маске сатира и
с огромным фаллосом.
Однако, невзирая на несколько иронический отсвет, который неотделим от
этого персонажа, сюжет "Эдипа", как никакой другой, привлекал к себе
трагиков. Кроме Эсхила, Софокла и Еврипида, до нас дошли свидетельства еще
о восьми известных эллинских писателях и одном анониме, которые пытались
обработать миф об Эдипе. Римские драматурги и латинская школьная драма,
классическая трагедия французов и итальянцев, Силезская школа - все они
обращались к истории Эдипа, и, наконец, даже Шиллер носился с мыслью
написать своего Эдипа. Что же, спрашивается, так влекло к себе в этом
произведении драматургов всех времен? Мне думается, здесь играют роль два
фактора. Первый связан с формой, а второй - с содержанием. Что касается
формы, то "Эдип" являет собой классический образец аналитической драмы.
Правда, если говорить об этом жанре, то мы, современные читатели,
достаточно избалованы Ибсеном. А о том, как предшествующие поколения
оценивали такую драму, свидетельствуют хотя бы письма Шиллера. Перейдем же
к тому, что касается содержания. Ни один из героев греческих сказаний не
падает столь внезапно с озаренных солнцем вершин в такую глубокую
пропасть, никто не страдает так безвинно, как Эдип. Судьба его, говорится
в "Поэтике" Аристотеля, наилучшим образом способна пробуждать сострадание
и страх. Ибо античности, гармоничной и наивной, вовсе незачем было
проникать в глубины души человека, чтобы обнаружить трагическое. Ее вполне
удовлетворяло господство великой, гигантской судьбы. Для античности
счастье означало добродетель, а несчастье приравнивалось к греху. Для
античности изменчивость судьбы и души человека совпадали. Для античности
не было противоречия между бытием и деянием, и если с человеком или вокруг
него происходило что-то интересное, значит, и сам человек интересен, каким
бы заурядным он ни был. Человек страдал, и страдания его представлялись
античному писателю трагическими. Поколение людей, которое даже физическую
боль Филоктета считало достойной трагедии, - каким ужасом должно было
повеять на него при вести о проклятии, тяготеющем над Эдипом! Именно то,
что судьба Эдипа нисколько не связана с этической стороной, именно это и
привлекало эллинских драматургов и нравилось публике. Для истории
греческих вкусов чрезвычайно характерно, что более позднее сказание
соединило величественно чуждые морали страсти Эдипа из Фив со страстями
Иисуса из Назарета, имеющими столь глубокие этические корни, а образы
несчастного царя кадмеян и обреченного на вечное проклятие Иуды Искариота
сливаются воедино.
Итак, все, что влекло жителей Аттики к Эдипу, - это наивная радость,
которую вызывали в них страдания, "страсти" трагического героя. Детски
счастливое поколение, жизнь которого текла так легко и гармонично, которое
не ведало нашей разорванности, тосковало по горестям, и, по примеру
Поликрата, который принес в жертву богам свой перстень, Афины принесли
героев своей трагедии в жертву капризам мрачной Мойры. Ибо примерно так
следует понимать "катарсис" Аристотеля: человек обречен страдать и
испытывать страх, но он может самым чистым и благородным образом
освободиться от этой обреченности, если испытает чувства сострадания и
страха, которые пробуждает в нем судьба трагического героя. В этом смысле
драма всегда остается жертвоприношением, культовым обрядом, и именно в
этом смысле Аристотель и охарактеризовал "Эдипа" как классический образец