"Лион Фейхтвангер. Настанет день" - читать интересную книгу автора

что без него императору не обойтись, и мог поэтому время от времени
позволить себе раздраженно-шутливую откровенность. Он и сегодня не пожелал
считаться с присутствием слуг, подававших кушанья.
- Да, - ответил он Иоанну Гисхальскому, - воинственности у нашего DDD
нет. - "DDD" называли императора по трем начальным буквам его имени и
титула: Dominus ac Deus Domitianus - владыка и бог Домициан. - Но, к
сожалению, он считает, что триумфальное одеяние Юпитера ему весьма к лицу,
а такой костюм дороговат. Дешевле чем за двенадцать миллионов я не могу
устроить триумф, и это, разумеется, не считая расходов на войну.
Наконец ужин был окончен, теперь Иосиф мог отпустить слуг и поговорить
о деле. Первым высказался Гай Барцаарон. Едва ли, пояснил этот
жизнерадостный господин с хитрыми глазами, им, римским евреям, предстоящая
война угрожает непосредственно. Но, разумеется, в такое трудное время надо
сидеть смирно и ничем не привлекать к себе внимания. Он уже отдал
распоряжение, чтобы в его Агрипповой общине служили особые молебствия о
здравии императора и о даровании победы его орлам, и, разумеется,
остальные синагоги последуют этому примеру.
Его речь показалась всем туманной и никого не удовлетворила. Барцаарон
мог бы выступить так в союзе мебельщиков, где был председателем, или в
крайнем случае перед членами совета общины; но когда он говорил здесь,
перед ними, не было никакого смысла закрывать глаза на опасность.
Поэтому Иоанн Гисхальский покачал крупной смуглой головой. К сожалению,
возразил он с добродушной иронией, не все еврейство так послушно и
благоразумно, как дисциплинированные члены Агрипповой общины. Существуют,
например, далеко не безызвестные уважаемому Гаю Барцаарону "Ревнители
грядущего дня".
А эти "Ревнители", поддержал его в своей обычной сухой манере Юст,
могли бы, увы, сослаться на многое, сказанное верховным богословом
Гамалиилом, главой университета и коллегии в Ямнии, признанным вождем
всего еврейства. При всей своей умеренности, продолжал Юст, Гамалиил,
чтобы "Ревнители" не выбили у него оружие из рук, вынужден неустанно
поддерживать надежду на скорое воссоздание Иудейского государства и храма
и порой даже прибегать к весьма сильным выражениям.
- Сейчас фанатики вспомнят об этом. И верховному богослову будет
нелегко, - заключил он.
- Не надо обольщаться, господа, - как бы подытожил все сказанное с
присущей ему бесцеремонностью Иоанн Гисхальский. - Конечно, "Ревнители"
нанесут удар, можно не сомневаться.
В сущности, присутствующие ничего нового для себя не узнали; однако,
услышав трезвые слова Иоанна, они слегка вздрогнули. Иосиф окинул
внимательным взглядом этого самого Иоанна, его не крупное, но кряжистое и
сильное тело, смуглое добродушное лицо с короткой бородкой клином,
приплюснутый нос, серые хитрые глаза. Да, Иоанн настоящий галилейский
крестьянин, он знает свою Иудею изнутри, среди зачинщиков и вождей
Иудейской войны он был самым популярным, и, как ни чужд Иосифу весь его
образ действий, он не может отрицать, что у этого человека любовь к
отчизне рождается из самых недр его существа.
- Нам здесь, в Риме, - пояснил Иоанн Гисхальский ту решительность, с
какой он высказался, - даже трудно себе представить, как война на Востоке
должна взбудоражить население Иудеи. Мы здесь, так сказать, на собственной