"Лион Фейхтвангер. Настанет день" - читать интересную книгу автора

Как писатель он теперь все реже теряет власть над своим пером или своим
стилем. Он все-таки добился того бесстрастия, без которого невозможно
создать его великий труд, его "Всеобщую историю иудейского народа". Он
отрекся от суеты, он уже не тоскует о былой бурной жизни. Сам он некогда
пылко ринулся в великую войну своего народа, участвовал в ней и на стороне
евреев, и на стороне римлян, в роли политика и в роли солдата. Глубже, чем
почти все его современники, понимал он особенности этой войны. Пережил
великие события, находясь среди приближенных первого и второго императоров
из династии Флавиев, был лицом действующим и лицом страдающим, римлянином,
евреем, гражданином вселенной. В конце концов он написал классическую
историю этой Иудейской войны. Его прославляли, как очень немногих,
поносили и унижали, тоже как очень немногих. Теперь он устал и от успехов
и от поражений, пылкая деятельность кажется ему пустой, он понял, что его
задача и его сила - в созерцании. Он предназначен богом и людьми не для
того, чтобы творить историю, а чтобы внести ясность в историю его народа и
сберечь ее, исследовать ее смысл, показать ее деятелей - как пример и
предостережение. Вот для чего он предназначен, и он доволен.
Доволен ли? Возвышенные и безрассудные слова о царе Сауле доказывают,
что нет. Ему почти пятьдесят, но желанного бесстрастия он все еще не
обрел.
А ведь чего он не делал, стараясь достичь его! Никаким стремлениям к
внешнему успеху не давал отвлечь себя от своего труда. Никакие сведения о
нем самом за эти четыре года не проникали в публику. Веспасиан и Тит
относились к нему дружелюбно, но теперь он пальцем не пошевельнул, чтобы
приблизиться к императору, к недоверчивому Домициану. Нет, в Иосифе
последних лет, ведущем тихую, уединенную жизнь, ничего не осталось от
прежнего Иосифа, пылкого, деятельного.
Написанные им строки об угрюмой отваге царя Саула захватывают, и
"Ревнители грядущего дня" прочли бы их с восторгом. Но увы, именно этого
им делать нельзя. Им следует растить в себе не восторженность, а
благоразумие, лукавое долготерпение. Они должны покориться и во второй раз
уже не поднимать столь безрассудно оружие против Рима.
Почему именно сегодня из-под его пера вылились эти возвышенные и
проклятые строки о царе Сауле? Иосиф знал почему, еще когда писал их; не
хотел знать, но сейчас уже не может скрывать свое знание от самого себя. И
все потому, что вчера он встретил Павла, своего шестнадцатилетнего сына от
разведенной жены. Иосиф не пожелал заметить этой встречи, не захотел себе
признаться, что молодой человек, проехавший мимо него верхом, - это его
Павел. Он приказал себе не оборачиваться, не смотреть мальчику вслед, но
сердце его дрогнуло, и он понял: это Павел.
С уст сидящего в полумраке человека срывается тихий стон. Как он в свое
время боролся за своего сына Павла, полуеврея, сына гречанки, какое
тяжелое бремя вины взял на свои плечи ради него. А мальчик уничтожил в
себе все, что Иосиф с такой благоговейной настойчивостью старался вложить
в него, и теперь сын испытывает к нему, отцу-еврею, только презрение.
Иосиф вспоминает о том страшном часе, когда ему пришлось пройти под игом
победителей, под аркою Тита, он вспоминает, как перед ним тогда, на
какую-то долю секунды, мелькнуло лицо его сына Павла. Среди многих тысяч
злобно-насмешливых лиц, замеченных им в тот мрачный час, оно одно навсегда
запомнилось ему, словно врезалось в сердце, - смугло-бледное, худощавое,