"Лион Фейхтвангер. Настанет день" - читать интересную книгу автора

ничего не слышала об Иосифе, человеке, который больше всех определил ее
судьбу. Ведь восстание в Иудее - такое событие, которое заставит и его
снова выйти на свет из безвестности.
Вихрем проносились воспоминания о пережитом вместе с ним. Как он принял
бичевание ради того, чтобы развестись со своей первой женой, этой нелепой
еврейкой, и жениться на Дорион, как они погрузились в свою любовь, утонули
в ней там, в скромном домике, подаренном им Титом, как вспыхнула между
ними вражда, как Дорион боролась с ним за своего сына, вот этого самого
Павла, каким был Иосиф в пору его торжества, когда ему поставили бюст в
храме Мира и Рим, ликуя, приветствовал его, - все пережитое, вместе с ее
неистовой ненавистью и неистовой любовью, стало неотъемлемой частью ее
самой.
Едва Анний заговорил об Иудее, перестал прикидываться равнодушным и
Финей, его крупный бледный лоб покраснел. Будет великолепно, если в Иудее
начнутся волнения и ее наконец усмирят, эту варварскую страну. Пусть
суеверные евреи еще разок почувствуют, что такое римский кулак. Пусть
прежде всего один почувствует - этот Иосиф Флавий, его бывший господин.
Финей презирает этого Иосифа Флавия, он все в нем презирает - его дурацкую
борьбу за Павла, его великодушие и его смирение, его дешевые успехи, его
убогий греческий язык, все, все. Как было бы чудесно, если бы этому Иосифу
Флавию, - он мысленно называл его римским именем, - еще разок показали,
как ничтожна его Иудея, дали бы почувствовать, каково быть рабом.
Лихорадочные мысли Финея и Дорион были прерваны голосом Павла:
- Тогда кое для кого возникнут кое-какие трудности.
Простые слова, но голос, который их произнес, был настолько переполнен
ненавистью и торжеством, что Дорион испугалась и даже Анний Басс удивленно
посмотрел на пасынка. Он тоже терпеть не мог Иосифа Флавия; простодушному,
шумливому солдату этот еврей казался тихоней и пронырой. Если он, римский
офицер, сражавшийся с евреями в открытом бою, принимался порой ругать
Иосифа и смеяться над ним - ому это было дозволено. И даже Финею,
вольноотпущеннику Иосифа. Но он не мог позволить этого двум другим - ни
женщине, которая была когда-то женой этого еврея, ни его сыну. Анний
восставал против этого не только из солдатской порядочности, он
догадывался, что слишком пылкая ненависть Дорион к Иосифу основана на
смятенности ее чувств. Она, правда, не раз говорила о нем несправедливые,
порой даже непристойные слова, но иногда ее глаза подозрительно
затуманивались. Аннию хотелось бы, чтобы его жена и пасынок внутренне
совсем освободились от власти этого сомнительного человека, не испытывали
бы к нему ни любви, ни ненависти.
А Павел тем временем продолжал изливать свою ненависть: если бы Иудея
взбунтовалась, это было бы превосходно, наконец-то ее усмирили бы. А как
было бы замечательно поехать туда, принять участие в карательной
экспедиции, под руководством Юлиана, столь опытного наставника. Какой это
был бы удар для отца, для еврея.
- Вы должны меня отпустить в Иудею! - вырвалось наконец у Павла.
Дорион повернула к нему длинную узкую голову, и ее глаза цвета морской
воды, блестевшие над тупым носом, задумчиво остановились на нем.
- В Иудею? Тебя в Иудею? - спросила она.
В ее голосе звучало неодобрение, но Павел чувствовал, что она тоже
ненавидит еврея, его отца.