"Лион Фейхтвангер. Москва 1937" - читать интересную книгу автора

некоторые из их соучастников действительно раньше пошли в милицию, и таким
образом заговор был раскрыт.
Люди, верящие в свое дело. Возражения сомневающихся по существу
правильны. Люди, верящие в свое дело, зная, что они обречены на смерть, не
изменяют ему в свой последний час. Они хватаются за последнюю возможность
обратиться к общественности и используют свое выступление в целях пропаганды
своего дела. Сотни революционеров перед судом Гитлера заявляют: "Да, я
совершил то, в чем вы меня обвиняете. Вы можете меня уничтожить, но я
горжусь тем, что я сделал". Таким образом, сомневающиеся правы, спрашивая:
почему ни один из этих троцкистов так не говорил? Почему ни один из этих
троцкистов не сказал: "Да, ваше "государство Сталина" построено неправильно.
Прав Троцкий. Все, что я сделал, хорошо. Убейте меня, но я защищаю свое
дело".
Люди, не верящие в свое дело. Однако это возражение встречает
убедительный ответ. Эти троцкисты не говорили так просто потому, что они
больше не верили в Троцкого, потому что внутренне они уже не могли защищать
то, что они совершили, потому что их троцкистские убеждения были до такой
степени опровергнуты фактами, что люди зрячие не могли больше в них верить.
Что же оставалось им делать, после того как они стали на неправую сторону?
Им ничего другого не оставалось, - если они были убежденными социалистами, -
как в последнем выступлении перед смертью признаться: социализм не может
быть осуществлен тем путем, которым мы шли - путем, предложенным Троцким, а
только другим путем - путем, предложенным Сталиным.
Девяносто девять или сто процентов. Но даже если отбросить
идеологические побудительные причины и принять во внимание только внешние
обстоятельства, то обвиняемые были прямо-таки вынуждены к признанию. Как они
должны были себя вести, после того как они увидели перед собой весьма
внушительный следственный материал, изобличающий их в содеянном? Они были
обречены независимо от того, признаются они или не признаются. Если они
признаются, то, возможно, их признание, несмотря на все, даст им проблеск
надежды на помилование. Грубо говоря: если они не признаются, они обречены
на смерть на все сто процентов, если они признаются, - на девяносто девять.
Так как их внутренние убеждения не возражают против признания, то почему же
им не признаться? Из их заключительных слов видно, что такого рода
соображения действительно имели место. Из семнадцати обвиняемых двенадцать
просили суд принять во внимание при вынесении приговора, в качестве
смягчающего вину обстоятельства, их признание.
Траги-комический момент. Волей-неволей свою просьбу они должны были
выражать приблизительно одинаковыми словами, и это, наконец, стало
производить почти жуткое, трагикомическое впечатление. Во время
заключительных слов последних обвиняемых все уже, нервничая, ждали этой
просьбы, и, когда ее действительно произносили,- при этом каждый раз в
неизбежно однообразной форме, слушатели с трудом сдерживали смех.
Для чего усиливать звук? Однако ответить на вопрос, какие причины
побудили правительство выставить этот процесс на свет, пригласив на него
мировую прессу и мировую общественность, пожалуй, еще труднее, чем ответить
на вопрос, какими мотивами руководствовались обвиняемые. Чего ждали от этого
процесса? Не должна ли была эта манифестация привести скорее к неприятным,
чем к благоприятным последствиям? Зиновьевский процесс оказал за границей
очень вредное действие: он дал в руки противникам долгожданный материал для