"Лион Фейхтвангер. Лже-Нерон" - читать интересную книгу автора

подробно, трезво обсуждал каждую из деловых подробностей, затронутых
Теренцием, и у Теренция упало сердце. Но вот, в самом конце, была еще
приписка - уже рукой самого Варрона. Он надеется, гласила приписка, что
боги вскоре согласятся на перевоплощение, о котором пишет Теренций.
Чувство блаженства и гордости охватило Теренция. Но он научился
терпению, научился владеть собой. На этот раз он уже ни перед кем не
выдавал себя, сдерживался даже в присутствии раба Кнопса. Но с письмом
Варрона он не разлучался, он всегда носил его при себе. Иногда, когда он
бывал один, он доставал письмо и прочитывал последнюю фразу еще и еще раз,
много раз. Иногда он бежал со своим счастьем в безлюдные закоулки
Лабиринта. Там, в одной из потаенных мрачных пещер, никем не видимый -
разве только летучими мышами, - он вытягивался во весь рост, простирал
вперед руки, улыбался глупо, блаженно и подражал - как это он сделал перед
сенатором Варроном - походке, жестам и голосу императора.
По всей территории Римской империи были в свое время, по указу сената,
собраны и все до последнего уничтожены памятники и бюсты презренного,
умершего позорной смертью императора Нерона. Но за пределами империи,
главным образом в Междуречье, сохранилось множество этих бюстов и статуй.
Сенатор Варрон, живя в Эдессе, приобретал их в большом количестве. Они
стояли и лежали в одном из его имений вблизи города, в большом сарае на
запущенном дворе, под охраной подростка-раба, полуидиота, ни на что другое
не годного. Многие изваяния были повреждены.
В один прекрасный день Теренций очутился в этом имении Варрона. Он
зашел сюда как случайный прохожий, как праздношатающийся. Подросток-сторож
без опаски впустил представительного римлянина, так уверенно державшего
себя. Теренций расхаживал между грудами обломков, хранивших отпечаток
внешности и внутреннего облика Нерона. Здесь в сотнях поз лежал, сидел и
стоял покойный император. Все то же широкое лицо с близорукими глазами и
толстой выпяченной губой; то с высокомерно скучающим видом возвышалось оно
над представительным, несколько тучным телом полулежавшего императора; то
величественно поднималось над латами, украшенными медузой; на некоторых
статуях оно было обрамлено тщательно завитой бородой. Иногда скульпторы
вставляли в голову глаза - серые блестящие глаза из самоцветных камней.
Некоторые бюсты были раскрашены, художник изображал блекло-розовую кожу
императора, его рыжеватые волосы и очень красные губы. Теренций расхаживал
между бюстами и статуями. Он оглядывал их все, перед многими
останавливался, вбирал их в себя, всасывал, напитывал ими свои
воспоминания, чувствовал себя настолько связанным с ними, что в конце
концов не знал уже сам, его ли это изображения или того, другого. Особенно
долго он стоял перед одним восковым бюстом. Он достал свой смарагд. Да,
это был он, Нерон-Теренций, это было его лицо четырнадцать лет тому назад.
Теренций стоял перед бюстом, вбирал в себя его облик до мельчайших
подробностей, пристально вглядывался в него своими близорукими глазами. Он
сдвинул брови и наморщил лоб, подняв голову и несколько склонив ее набок,
выпятив нижнюю губу и подбородок, сжав рот, с недовольным, нетерпеливым,
подчеркнуто гордым выражением. Так он стоял долго.
Молодой сторож, между тем, притаился в уголке двора. Оттуда он
боязливо, с любопытством следил за чужим господином и его странным
поведением. Когда Теренций остановился перед восковым бюстом, лицо
подростка вдруг исказилось, он с еще большим страхом забился в свой угол.