"Лион Фейхтвангер. Сыновья ("Josephus" #2)" - читать интересную книгу автора

и одобрительно его рассказу, то позволит ему поцеловать шрам под своей
левой грудью, прикасаться к которому она так часто ему запрещает.
- Я отдаю должное вашим добрым намерениям, брат, - заявляет он наконец
очень вежливо, - но это ничего не меняет в вопросе о моих правах. Сокрытие
завещания остается преступлением, его, быть может, можно простить, но
нельзя искупить подобными предложениями. Я оставляю за собой свободу
действий, - заканчивает он, кланяется, уходит.
Когда он затем, 30 июня, шагал за носилками отца, нельзя сказать, чтобы
он испытывал недовольство. То, например, что в шествии несли столы для
хлебов предложения и золотой семисвечник, взятые в качестве военной добычи
в Иудейскую войну, и что таким образом восторжествовала правда и
покорителем Иудеи был признан Веспасиан, а не Тит, - этого добился он,
брату пришлось согласиться. Чем дольше продолжалась церемония, тем большее
удовлетворение испытывал Домициан. Хорошо, что старику уже крышка. Тит
прав, теперь достоинство династии можно поддержать совсем иначе. Правда,
покойный отец, который полулежит там, в позе живого, на высоких носилках,
опершись щекою на руку, не отличается особым достоинством, несмотря на
императорские пурпурные одежды. Но процессия предков, идущих впереди,
являет собой в высшей степени внушительное зрелище. Теперь у Тита и у него
наконец развязаны руки. Актеры, движущиеся впереди бесконечной вереницей
на конях, пешком, лежа на носилках и воплощающие предков в их масках,
изображают отнюдь не владельца откупной конторы и не посредника, но
полководцев, верховных судей, президентов, и их шествие завершает
Геркулес, родоначальник династии. Пусть доказательства, подтверждающие
таких предков, довольно сомнительны, но если их показывать массам
достаточно часто, в них поверят, - он сам уже начинает в них верить.
Рядом с более крепким младшим братом Тит кажется несколько усталым.
Время от времени он бормочет вместе с хорами:
- О Веспасиан, о отец мой, Веспасиан! - Но это только машинальное
движение губ. Он страдает от жары, от своей вялости. Может быть, Малыш
подсунул ему яд, ползучий, медленно действующий? Правда, его врач Валент
это отрицает, а Валент достоин доверия. Может быть, действительно его
усталость - результат бурной, беспокойной жизни. Может быть, последствие
болезни, которой его заразила женщина. Может быть, не яд и не болезнь, а
просто кара еврейского бога.
Девять лет прошло с тех пор, как сожгли дом этого бога. Не он - они. Он
обещал Беренике пощадить храм и сделал, что мог. Если в конце концов вышло
иначе, он в этом повинен не больше, чем его отец, и если он приказал нести
в траурном шествии захваченную тогда храмовую утварь, то он по праву
уступает умершему честь этого триумфа, но тем самым сваливает на него и
всю ответственность за оскорбление еврейского бога.
Он отчетливо помнит, как отдал тогда первому центуриону Пятого легиона
приказ на роковое 29 августа: "Если противник будет препятствовать
производству работ по тушению и уборке, его следует энергично отбросить,
однако сохраняя постройки, поскольку таковые входят в состав самого храма"
- так сформулировал он свой приказ. Он застраховался. Военный суд тогда
все выяснил. Первая когорта Пятого легиона получила от военного
руководства выговор за то, что не предотвратила пожар. Чтобы оправдаться,
он даже не нуждается в хорошем адвокате.
Правда, остается другой вопрос: смог ли бы лучший оратор и