"Лион Фейхтвангер. Сыновья ("Josephus" #2)" - читать интересную книгу автора

дельце.
У него в рукаве комар. То, что он это еще чувствует, - хороший признак.
И он обязательно высчитает, во что ему обойдется один день посмертной
славы. Надо бы выгнать комара. Но чтобы говорить, нужна сила, а он
приберегает свои силы для приличного последнего слова. Римский император
должен умереть с приличным последним словом. "Выгоните комара", конечно,
неплохо, но в этом мало достоинства.
Комар улетел. Удачная у него, Веспасиана, смерть. Здесь, в старой
уютной горнице, выходящей во двор, где дуб и свиньи, можно умереть легко,
честь честью, респектабельно.
Его Тит - хороший сын. Пожалуй, слишком честолюбив. Если бы он за ним
так зорко не следил, Тит, наверное, уже много лет, как убрал бы отца с
дороги. Тит все время пытался навязать ему своего врача Валента. Может
быть, он все-таки велел отравить его? Нет. Доктор Гекатей вполне надежен:
это просто болезнь кишечника. Две тысячи лет посмертной славы, в общем, за
один миллион сестерциев. Триста шестьдесят пять помножить на две тысячи.
Впрочем, он не сердился бы на Тита, если бы тот и подсыпал ему маленькую
дозу яда. Шестьдесят девять лет, один месяц и семь дней - хороший возраст,
таким возрастом можно довольствоваться. Сорок миллиардов долга тоже
погашены. Конечно, это было бы не по-дружески, не по-сыновнему, если бы
Тит дал ему яду: ведь во время их совместного правления Веспасиан почти
никогда не мешал ему. Триста шестьдесят пять помножить на две тысячи... А
ведь он всегда так легко считал в уме!
Хорошо, что он отдал приказ не допускать к себе своего сына Домициана.
Ему не хотелось, чтобы тот сейчас был здесь - Домициан, "Малыш", "этот
фрукт"! Веспасиан не любит его. И зачем проклятый Тит так изблудился? А
теперь у него только одна дочь, и он не может отшить Малыша. Братец нужен
для династии.
Триста шестьдесят пять помножить на две тысячи... Нужно было бы иметь
здесь философа. Но философов он выгнал из Италии (*7). Есть четыре вида
философов. Во-первых, те, которые молчат и философствуют про себя; они
плохи и внушают подозрение, потому что молчат. Во-вторых, те, которые
читают регулярные лекции; они плохи и внушают подозрение, потому что
говорят. В-третьих, те, которые разъезжают с докладами; те особенно плохи
и внушают подозрение, потому что говорят очень много. В-четвертых,
нищенствующие философы, циники; эти самые худшие, потому что они ходят
даже среди пролетариев и говорят. Несмотря на его неприязненное уважение к
литературе, он всех этих типов выгнал из страны. Правда, некоторые
задирающие нос аристократы заявили, что это плебейство. Ну что ж, он не
салонный шаркун: он старый крестьянин. Больше всего разорялся тогда
сенатор Гельвидий (*8). Дьявольски смелый тип этот Гельвидий. До самого
конца не желал признавать за ним императорского титула. Такая дерзость
даже импонирует. Но она неразумна, если не имеешь за собой двадцати
полков. Много было злобы, когда его убрали. Однако в биографии Веспасиана
эта история все равно не оставит пятна. Ведь когда он увидел, какую бурю
вызвал смертный приговор, он его тотчас же отменил. Правда, лишь после
того, как его сын Тит отдал распоряжение о казни, так что при всем желании
весть об отмене приговора не могла не опоздать. Ловко он тут
сманеврировал. В подобных вещах они с Титом всегда понимали друг друга без
слов. Они честно вели себя в отношении друг друга. Большую часть радостей,