"Клод де ля Фер. Уйти от погони, или Повелитель снов " - читать интересную книгу автора

мир, по-своему. Каждый из Аламанти сделал свое открытие, пошел дальше своих
предков, узнал больше, чем отцы и деды знали до него. Но всякий Аламанти
стоял на плечах тех, кто вооружил его знаниями, показал куда смотреть. Тебе,
София, предстоит совершить массу открытий, о которых не знали ни я, ни мой
отец, ни брат, никто до тебя. Будь достойна этих знаний, девочка.
Добрый, милый папа. Таких, как ты, больше в мире нет...
Выглянула в окно - заметила знакомый кабачок в предместьях Парижа. "У
жареного фазана". Хотя фаза нов там от роду не готовили. Мне кажется, что
хозяин даже не видел этой птицы, если судить по вывеске: не то корова, не то
каплун в страусиновых перьях, а клюв - как у орла-могильника.
Крикнула кучеру, чтобы остановился возле этой харчевни.
Чужой кучер, незнакомый, ибо ехала я из замка отца моей Анжелики на
перекладных, меняя кучеров и коней на каждой станции, но не карету.
Все мужики в постоялых дворах и на сменных станциях пялились на меня во
все глаза, пускали слюни. Странно им было видеть такую красавицу,
отправившуюся в дальний путь в сопровождении всего лишь старой служанки. Два
дурака таких - сменные кучера - остановили раз карету в лесу и попытались
обсудить со мной тему телесного счастья. Один вернулся на козлы с выбитыми
зубами, второй - со сломанной рукой поплелся пешком домой.
Ибо мужчин в этом мире выбираю себе я. Сама.
Этот кучер был тихий. Тихий похотун. Подобные мямли женщинам, в которых
влюблен тихий похотун, кажутся придурковатыми. А они просто млеют... и не
смеют.
Но ты им только намекни... Буря. Натиск! Ураган!..
Но зачем это мне? С кучером да лакеем заниматься любовью надо дома, в
тиши да покое, вымывшись и побрызгавшись благовонной водичкой, заставив и
эту скотину привести себя в порядок. От этого же за версту воняло конским
потом.
Словом, кучер коней остановил возле трактира "У жареного фазана", я
разбудила Юлию, и мы направились внутрь этого помещения крепкого, с низкой
крышей, с одной-единственной дверью и двумя подслеповатыми окнами - точно
такого же, каким была эта харчевня и тридцать лет назад, и быть может,
пятьдесят. Кучер, сидя на козлах, остался ждать.
В трактире сидели за огромным дубовым столом, изрезанным ножами,
шпагами, исписанным похабщиной и сведениями о неутоленных желаниях человек
восемь, но внимание по-настоящему привлекали лишь господа королевские
мушкетеры. Три здоровенных, толстомордых мужчины с красными носами и
крошками хлеба в плохо завитых усах разглагольствовали о нескончаемой вот
уже двадцать лет войне короля Луи Тринадцатого с кальвинистами, некогда
сидевшими в Ла-Рошели и вступившими с сношения с Англией, а теперь уже
выбитыми оттуда и сбежавшими в земли немецких княжеств, откуда несчастных
протестантов католикам просто позарез надо зачем-то выбить. Обычный треп
мужчин на темы, им не понятные, но из-за избытка свободного времени и обилия
дешевого вина обмусоливаемые то так, то эдак.
Увидев меня, мушкетеры замолчали, уставились в нашу с Юлией сторону с
такой страстью, что у бедной моей служанки подкосились ноги, и она чуть не
села мимо скамьи, стоящей возле выбранного мною стола.
Мушкетеры мне понравились. Было в них нечто дикое, необузданное,
выглядели они скорее животными, чем людьми, и при малейшем удобном случае,
думаю я, изнасиловали бы нас, не помолясь и потом не исповедуясь. Таким