"Беппе Фенольо. Личные обстоятельства " - читать интересную книгу автора

она и есть баба - не головой думает, а другим местом". - "Вот именно, -
соглашаюсь, - это чертов Алонсо воду мутит, ежели он не заткнется, он нас
всех сагитирует". - "Точно, - говорит мой товарищ, - ты на Макса глянь, он
уже согласен". Тут выходит вперед один партизан и останавливается перед
учительшей. "По-твоему, хорошо было желать нам смерти от огнеметов. Насчет
огнеметов ты бы лучше молчала", - и, поскольку она нахально смеется в ответ,
он делает еще шаг и размахивается, чтобы заехать ей как следует по морде. Но
Макс хватает его за руку: "Стоп. Мы дадим ей большой урок. Половинчатые
уроки теперь уже только во вред". А Алонсо знай науськивает: "Расстрелять,
расстрелять", - уверенный, что так и будет. Мой товарищ опять ко мне: "Мате,
я не могу, чтобы ее расстреляли. Сделаем что-нибудь, ради бога!" Тогда я
говорю ему, чтобы он поддержал меня, а сам выхожу вперед и руку поднимаю -
прошу слова. "Ты чего?" - смотрит на меня Макс, весь потный. "Хочу свое
мнение сказать. Демократическим путем. Так вот, я бы ее не стал
расстреливать, комиссар. Ведь она баба, думает не головой, а другим местом.
Наказать ее, понятное дело, стоит, и я предлагаю поступить с ней, как
титовцы поступают со словенками, которые гуляют с фашистами. Обстрижем ее
наголо". Макс глядит кругом, видит - почти все на моей стороне и смотрят на
меня с облегчением и даже с благодарностью. Только Алонсо побелел от злости,
плюнул мне на ботинок и крикнул: "Ratero!"{[19]}.
- Что это за имя такое, Ратеро? - спросил Пинко.
- Не знаю и никогда ни у кого не спрашивал перевод. Но у меня в глазах
потемнело, и не столько от этого слова, сколько из-за плевка на ботинке. Я
двинул Алонсо головой в живот, и этот тип у меня пополам согнулся, будто
картонный. Я навалился на него и вытер ботинок о его рожу. Когда я
выпрямился, Макс молчал, а учительша хихикала. Понимаете, хихикала. Но когда
Макс сказал: "Я согласен, не надо расстреливать, ка нее автоматную очередь
жалко переводить, пострижем под нуль, как предлагает Мате", - тут она
перестала смеяться, схватилась за голову и сразу отдернула руки, будто там
уже ни волосинки не осталось. Один из наших, Поло его звали, взялся привести
приговор в исполнение и спросил у матери ножницы. Старуха была как в
тумане - обрадовалась, что дочку не расстреляют, и в то же время обалдела,
услыхав, что мы ее обкорнаем, - потому и не понимала, чего хочет Поло.
"Шевелись, тетя, - торопил Поло и тихонько ее подталкивал, - волосы
отрастут, а шкура нет". Учительшу уже посадили силой на стул - верхом. Юбка
задралась, до половины были видны ляжки. Тебе бы они понравились, Пинко, они
были в твоем вкусе. Мощные, точно у велогонщика. Наконец Поло вооружился
ножницами, но учительша дергала головой, и у Поло ни черта не получалось, и
тогда он велел еще двоим держать ей голову. Ножницы оказались здоровые и
тупые, стричь было тяжело. Но Поло старался изо всех сил, и уже проглядывала
кожа. Братцы, никогда не смотрите, как стригут наголо женщину, не дай вам
бог увидеть голый женский кумпол, даже не пытайтесь его себе представить.
Это самая уродская штука на свете, к тому же она меняет всего человека. Но
несмотря на свое чудовищное уродство, она притягивает. Мы все смотрели, как
загипнотизированные, учительша больше не сопротивлялась, только продолжала
нас костерить охрипшим голосом, от которого делалось еще больше не по себе.
Некоторые из наших потихоньку вышли, вернулись к грузовику. Оттого, что
учительша ерзала на стуле, юбка задралась выше, теперь были видны резинки.
Макс вытирал пот и торопил Поло. Поло ругал инструмент, ругал себя, что
взялся за это дело, от напряжения у него посинели пальцы, в которых были