"Беппе Фенольо. Личные обстоятельства " - читать интересную книгу автора

вынужденным огибать валун.
В ботинках хлюпает вода, Мильтона бил озноб - до судорог, до спазм, как
будто его рвало на пустой желудок. Он почувствовал надвигающийся приступ
кашля и упал головой на согнутую в локте руку, почти впечатав рот в грязь,
чтобы приглушить кашель. Он кашлял взрывами, надсадно, корчась на земле,
будто пронзенная змея, веки зажмурены - и на их черном небосводе дрожат
звезды, вспыхивают красные и желтые молнии. Потом, оторвав от земли грязные
губы, он снова поднял глаза на мост. Солдаты ничего не слышали, они курили,
ощупывая взглядом каждую складку на скате пирамидального холма. Лейтенант
вернулся на площадь.
Мильтон испугался, что потерял пистолет, когда прыгал по камням или
перекатывался с боку на бок. Затаив дыхание, он медленно поднес руку к поясу
и резко опустил на кобуру. Пистолет был на месте.
На колокольне пробили время - семь часов. Пробили еще раз. Ни один
штатский еще не показывался - будь то самое невинное дитя, столетняя
старуха, какой-нибудь калека. Линия домов, обращенных к реке, напоминала
фасад кладбища. Мильтон представил себе солдат, расхаживающих по площади, и
в двух барах их командиров, пьющих горячий кофе или шоколад и измывающихся
над официантками: "У тебя дружок партизан. Ну-ка, расскажи, как вы с ним в
обнимочку лежите, мы тоже хотим знать партизанский способ".
Новые солдаты в поле зрения не появлялись. Мильтон по-прежнему не
спускал глаз с тех, что были на мосту. Они курили одну сигарету за другой,
оглядывая окрестности. Вот их как будто заинтересовало что-то на берегу -
выше моста, в направлении церкви. Мильтон тоже вытянул шею в ту сторону,
глядя под арку моста, тщетно пытаясь понять, что там может быть интересного.
Но тут один из солдат расхохотался, за ним начали смеяться остальные. Через
некоторое время другой солдат вдруг показал пальцем на подножие
пирамидального холма, и два его товарища метнулись к пулемету. Но пулемет
молчал, и через секунду все, бросившись к шутнику, хлопали его по спине.
Ничего не выйдет. Предположим, кому-нибудь из солдат приспичит справить
нужду, и он спустится на берег; допустим даже, кто-то, щеголяя храбростью,
один дойдет до начала пустынной дороги, ведущей на холм, - все равно Мильтон
ничего с ним не сделает. Разве что пристрелит, если получится.
Он опять закашлялся - громко, без предосторожностей, а когда кашель
отпустил, стал отползать к подножию холма. Добравшись до тополиной рощицы,
поднялся во весь рост, спина хрустнула, как сухой тростник. По первой
попавшейся на глаза тропинке двинулся вверх. Он все еще был в радиусе
обстрела, не иначе, но с моста, где стоял пулемет, ни один солдат не мог
разглядеть его на темном фоне холма. Мильтон поднимался, согнувшись,
медленным шагом, спокойный до безразличия, дрожа и качая головой. Он
разговаривал сам с собой - громко, отрывисто:
- Они перерезали мне дорогу. Они вынуждают меня делать сумасшедший
крюк. А я болен. Домой, домой. Все равно мне никогда не узнать. Его уже
расстреляли.
Грудь, живот, колени Мильтона жирным слоем покрывала грязь. На ходу он
попробовал счистить с себя хотя бы часть тошнотворной грязи, но
одеревеневшие пальцы не слушались его.
Солдаты на мосту выглядели теперь как игрушечные. Сверху была видна
площадь. Грузовиков оказалось шесть, они стояли против памятника павшим в
первую мировую. Солдат было около сотни, и они медленно расхаживали