"А.Г.Федоров. Оракул Петербургский (Кника 1, Интрига-безумие-смерть) " - читать интересную книгу автора

профессия. Но дьявол не мог успокоиться: Миша понимал, что рано или поздно
его ждет возмездие за грехи и грешки. Спинным мозгом он чувствовал
нарастание тревожности: кто-то выстраивал ему новые страшные испытания.
Чистяков помнил рассуждения Александра Ивановича Клизовского о жизни и
смерти и они были близки анатому. Действительно: "Цель жизни есть жизнь.
Синоним жизни есть движение. Движение вечно - значит жизнь вечна". Трудно
спорить с тем, что "начало жизни человека уходит в Беспредельность
прошлого, а о конце не может быть речи, ибо Беспредельность ни начала, ни
конца не имеет". Чистякова успокаивало заключительное утверждение
Клизовского: "Будущее человека есть беспредельное совершенствование,
которое осуществляется чередующимися жизнями, то в видимом физическом
мире, то в невидимом небесном". Такая философия приободряла грешника,
оставляя ему надежду на лучший исход, конечно, если удастся разобраться в
грехах, покаяться и получить их отпущение у Всевышнего.
Миша давно поставил крест на атрибутах внешнего лоска.
Человек-загадка всегда присутствует в коллективе, особенно, если речь идет
о медицинской касте. Михаил Романович Чистяков - так величали доктора
полностью, - сумел вместе с матерью выжить в блокадном Ленинграде. Сразу
после Великой Отечественной войны он попал в одно из многочисленных
Суворовских училищ, где тянул лямку воинской службы. Кстати, и Сергеев
тоже хлебнул воинской дисциплины практически из того же котелка - он
закончил Нахимовское военно-морское училище, чем страшно гордился, часто
вспоминал поучительные истории из жизни закрытого военного учебного
заведения и корабельной практики.
Что-то особо опосредованное чудилось в притяжении бывших военных
воспитанников друг к другу - родство душ, так это, скорее всего,
называется. Но единение такое уж слишком откровенно отдавало общей скорбью
- видимо, в тайниках души у них пряталась тоска по потерянному детству.
Невольно в памяти всплывали и хлестали по отцветающим нейронам
многочисленные незаслуженные обиды, непонятная и неотреагированная
жестокость, свалившиеся на детскую голову неожиданно и неотвратимо, от
которых в том возрасте и в тех условиях защититься было практически не
возможно.
Таких училищ тогда расплодилось достаточно - они спасали от
беспризорщины многочисленные детские души, но и бывшим гвардейским
генералам и офицерам давали сносный и достойный их заслугам прокорм.
Сложилась особая система милитаристского воспитания, а, точнее сказать,
возрождались ее традиции, еще не забытые с царских времен. "Система" -
термин, усвоенный воспитанниками, как что-то родное и, вместе с тем,
холодное, жестокое, полностью лишающее детства. Там, изнывая под тяжестью
воинской дисциплины, так плохо сочетавшейся с мальчишескими запросами,
Мишель (кадетская кличка) умудрился отписать откровенное письмо самому
Сталину.
Детище войны добросовестно объясняло вождю причину нежелания
посвятить себя военной профессии. На его счастье перлюстрация писем
воспитанников была поручена не агентам КГБ, а офицерам-воспитателям
училища. Нашелся мудрый человек, который остановил депешу, а режущегося
правду-матку мальчика благополучно отчислили и отправили домой в
послевоенный Ленинград. Жил он в самом центре Северной столицы, среди
красот великого города. Его мать, вечно занятая на дежурствах в больнице,