"А.Г.Федоров. Оракул Петербургский (Кника 1, Интрига-безумие-смерть) " - читать интересную книгу автора

Однако для врача много значит внешний вид: спасало положение то, что
наш ископаемый субъект сохранил подобие спортивно-военной выправки - не
обрюзг, не оплыл жиром, не налился лишней влагой, не успел схлопотать
расстройство обмена веществ. Профессиональный ученый-врач давно оставил
активную научную деятельность, а успешно защищенную докторскую диссертации
уложил на самую дальнюю полку домашнего книжного стеллажа. В той лысой
голове сохранились еще значительные куски информации, но были они, как
говорится, из многих областей. Когда сведения рассованы по многим
комнатам, а ключ от помещений потерян, то есть основания подозревать
проявление мягкой шизофрении.
Может быть, это и так. Но отличить норму от патологии крайне трудно.
Скорее, в нашем случае речь идет о шизотимности, - об особом взгляде на
вещи, неординарном мироощущении и линии поведения. Медицина - наука
каверзная. Скорее всего, это и вовсе не наука, а искусство, владеть
которым дано избранным. Недаром философы древности были еще и врачами, а
врачи - философами. Например, Аристотель - потомственный эскулап - успешно
практиковавший на досуге. Себя он любил лечить ванными с розовым маслом.
Злые языки трепались по этому поводу с откровенной завистью и искусом
навета. Обывателя заверяли, что Аристотель продает "подержанное" масло,
разлитое по пузырькам после принятия им лечебных ванн. Исторических
доказательств тому нет, но подозрение в использовании принципа
самоокупаемости и выгодной коммерции у потомков остается.
Напрягая мысль в ученых изысках по поводу вселенских законов,
философы забавлялись искусством врачевания, являвшимся для них заурядным
компонентом культуры избранных. Наследники таких подходов не все умерли,
подобно ихтиозаврам, а изредка появляются и на российском небосклоне. Даже
свой предмет - инфектологию наш Сергеев воспринимал через призму ученой
отсебятины и философских вариаций, никак не желавших вмещаться в догмы
общепринятых этиопатогенетических подходов, утвержденных схем диагностики
и лечения. Но самое невероятное заключалось в том, что базаровский
нигилизм успешно сочетался с великолепными результатами лечения, - больные
и медицинский персонал боготворили своего спасителя, превращали его вполне
заслуженно в кумира.
Другой собеседник - годами был постарше, меньше ростом, суше статью и
отличался прочной анатомией. Однако одевался он так, словно затеял
решительное соревнование с гоголевским Плюшкиным, либо с отпетым
французским клошаром. Максимального "блеска" приобретала его одежда зимой,
когда ее хозяин старался максимально сберечь тепло, согреть "изъеденное
болезнями" (мнимыми и реальными) тело. "Профилактика, профилактика и еще
раз - профилактика". - любил назидать анатом, напяливая на себя ватные
штаны, телогрейку, допотопные валенки. И то сказать, в морге всегда было
холоднее, чем в остальных помещениях больницы. Но не до такой же степени,
чтобы превращаться в пугало. Если подвесить ему под руку подружку в
помятой одежде и с синяком под глазом, то сложилась бы полная картина
российского бомжа, претерпевшего духовное и материальное разложение.
Подружка в его жизни, конечно, присутствовала и звали ее Муза
Зильбербаум. Но не было у нее ни впечатляющего синяка, ни помятой одежды,
ни намека на алкогольную энцефалопатию. Была то лаборант-гистолог и
одновременно санитарка патологоанатомического отделения больницы -
добрейшая душа, скатившаяся к ногам специфического порока исключительно