"А.Г.Федоров. Оракул Петербургский (Кника 1, Интрига-безумие-смерть) " - читать интересную книгу автора

средства шли на строительство концлагерей, укрепление обороны, развитие
Военно-промышленного комплекса, да на создание оазисов для верхушки
власти. Его величество хам принялся управлять государством, устанавливать
свой миропорядок.
В советские времена прежняя небольшая богадельня приняла облик
многопрофильной больницы и распухла до пятисот коек. Несчастные пациенты
превратились в страдальцев "по быту", ибо ощущали себя сельдями в бочке,
только без лекарственного рассола, прохлады и свежести. Был резон
опасаться худшего - как бы не слопал на закуску и эти крохи цивилизации
очередной пьянчуга с пролетарской закалкой, возведенный неведомой силой в
ранг верховного жреца. К несчастью люди забывают, что, не взирая на
классовые корни, должности и звания, все вместе, лечащие и лечимые, тихо
готовились стать постным завтраком для старухи-смерти. Это и объединяло
душу, мозг, плоть простых смертных - заложников Божьей воли, но не
светского права.
Откроем тайну: трое собеседников были эскулапами советской
фабрики-кухни, на которой выпекаются медицинские рецепты, выдается, так
называемая, медицинская услуга в доступном объеме и качестве. Наши
"повара" медицинского зелья, выученные и воспитанные в отечественной
высшей медицинской школе, носили на себе отчетливую печать порока
уравнительной системы. Сама жизнь, "текущий момент" рождает каламбур,
доведенный до качества парадигмы: уравнения нищеты в виде следов не
правильного питания и чрезмерной выпивки ясно проступали на их лицах,
фигурах, мыслях и совести.
Тройка старых друзей и сотоварищей по профессиональному цеху давно и
негласно объединилась в рамках больнички в крохотный клан, имя которому
диссиденты. В него трудно попасть, но еще труднее удержаться, ибо
требуется для того призвание, особые знания и Божья воля. Как правило,
чего-нибудь у большинства рядовых граждан недостает, потому простонародие
не идет на смелую конфронтацию, а пытается приспособиться к требованиям
сильных мира сего.
Один из трех - как раз тот, что рассказывал - лысый, помятый и
потрепанный жизнью - имел за плечами лет так сорок пять общения с
социализмом. Фамилию он имел весьма распространенную, русскую - Сергеев, а
звали его Александром Георгиевичем. Врач-инфекционист со способностями,
дарованными Богом, спас не одну жизнь. Он отличался одновременно крайней
брезгливостью и заметной неряшливостью. Но неряшливость та не покушалась
на каноны стерильности. Такие фрукты умудряются выдерживать особый
профессиональный стиль, идущий от высокой санитарной культуры, который
делает их совершенно не способными заразить и заразиться.
При всем при том, местный реликт шокирует приличную публику
выцветшей, застиранной до дыр рубашкой, неглаженными тысячу лет брюками и
пиджаком с хотя бы одной оторванной пуговицей. Сергееву ничего не стоит
запросто, как говорится, не отходя от кассы, удивить цивильных граждан
презрением к моде и политесу. Приобретается такая одежонка, бесспорно, не
у Кардена, а в заурядной лавке полуспортивной - полурабочей одежды.
Джинсовая ткань - эмблема индивидуальной нормы таких субъектов.
Отечественные костюмы сидят на них, как на корове седло, а зарубежные они
не покупают принципиально, но не из-за патриотизма, а по причине
отсутствия лишних денег.