"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

ощущение: как туго и неуклюже вытягивал он штык из упавшего тела. Потом он
расслышал стонущий голос унтер-офицера:
- Вяжи свово!
Ломов бросился назад. Немец лежал ничком. Ломов пал коленями на его
лопатки, заложил ему руки за спину и, сорвав с себя пояс, стянул их крепким
узлом.
- Жив? - спросил унтер.
- Сопит, - ответил Ломов.
- Заткни ему глотку!
Ломов повернул голову, тяжело вдавленную шлемом в гальку, нащупал рот
и впихнул в него больше половины скомканной своей фуражки. Потом встал,
утерся мокрым рукавом.
Все было по-прежнему. Соловей, не переставая, рассыпал свой дробный
щекот. Невозмутимо журчала речка.
Ломов будто очнулся от сна и понял, что убил другого немца штыковым
ударом наповал. Он подошел к унтер-офицеру. Тот был сильно ушиблен
прикладом в плечо, и Ломов хотел помочь ему идти, но он отказался. Они
разделили предстоящую задачу: унтер взял на себя немецкие винтовки, Ломову
пришлось тащить раненого немца. Они приползли к своим окопам, изнемогая.
Стало светать, когда Дибич выслушал Ломова. Унтер-офицер не мог
явиться - он был взят на перевязку. Все еще мокрый, поеживаясь от утренней
свежести, даже в низкой землянке Ломов казался маленьким, щуплым, и странно
было слышать его спокойную, несмотря на короткость, вразумительную речь и
глядеть в его глаза, желтизна которых, подсвеченная лампой, точно
насмешливо загоралась и гасла.
- Ну, что же, - сказал Дибич, - дело вдвойне удачное: добыли языка и
помешали немецким лазутчикам. Поздравляю. Начало хорошее.
Ломов промолчал.
- Не знаешь, как отвечать?
- Рад стараться, ваше благородие, - сказал Ломов, чуть заметно
прищуриваясь.
- Делает честь шестой роте.
- Рота у нас дружная. Не я - так другой.
- Похвально слышать. Ну... а скажи, пожалуйста, как же насчет войны,
а? Подговариваешь солдат не воевать, а сам вроде не прочь? Как тебя понять?
Ломов переступил с ноги на ногу. Дибич не отрывался от его немигающих
глаз.
- Разрешите сказать?
- Да, говори. Я хочу знать, о чем толкуешь солдатам у себя в роте.
- Я считаю, война - одно, солдатская верность - другое. О войне каждый
думает по-своему. Дело взглядов. А не выручить на фронте своего брата
солдата - это может только трус. Тут нет противоречия.
Ломов выговорил эти слова еще спокойнее, чем рассказывал, как добыл
"языка", и оттого они прозвучали еще больше - до сухости какой-то -
вразумительно, неоспоримо. Вместе с тем Дибичу было ясно, что спокойствие
дается Ломову нелегко, и он подумал, что поеживается Ломов не от холода, а
от подавленного волнения. Он вздрагивал, как будто по телу его пробегала
судорога, и после каждого такого содрогания спокойствие его маленького тела
словно укреплялось, и в этом была такая заразительность, что Дибич тоже
вздрогнул.