"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

патронташи были подвешены к пояскам, одежка была кое-какая - на ком что.
- Здравствуйте, - ответил Мешков покорно.
- Не так надо отвечать, - произнес молодой голос.
- А как надо, научите, братцы, - спросил Мешков.
- Надо отвечать: служу революции, товарищи.
- Не видал ли, кто тут проходил? - опять спросил первый голос.
- Никого не видал.
- И вот этого человека тоже не видал?
Связка лучей сорвалась с Мешкова, взлетела вверх, упала против него, и
в ярком свете он увидел желто-красное лицо Ознобишина. Лизин кавалер стоял
неподвижно, и его синие, безропотные глаза слезились.
- Этого человека тоже не видал, - сказал Мешков чуть слышно.
- А ты гляди в оба. Спать нельзя. У гражданина ночной пропуск
просрочен.
Они все повернулись, осветив перед собой дорогу, и пошли тесной
кучкой, раскачивая узенькими стволами винтовок.
- Прощай, дядя, поглядывай! - крикнул молодой.
- Служу революции, товарищи, - отозвался Меркурий Авдеевич и
почувствовал заколотившееся, точно спущенное с привязи сердце: слава богу,
пронесло.
Его снова объяла молчаливая темнота. Он услышал, как слезы защипали
ему веки. Слезы унижения, они были едки. Он смахнул их кулаком и побрел к
дому.
Уже когда он различил огонек лампы в окнах Лизиной комнаты, отворилась
калитка со звонким лязгом щеколды. Витя, выскочив на улицу, осмотрелся,
крикнул:
- Дедушка!
- Я здесь. Что кричишь? Что такое?
- Пойдем скорее, дедушка. Маме плохо.
- Как - плохо?
- Идем, идем! Она зовет.
Он тянул Меркурия Авдеевича, схватив, сжав и не выпуская его пальцы,
пока шли, почти бежали, спотыкаясь, двором, и Мешков тоже сжимал тоненькие
пальцы внука, и в этом пожатии рук - большой и маленькой - трепетало больше
страха, чем только что испытал Меркурий Авдеевич на улице, чем пережил он
за все эти несчастливые сутки.
Лиза нераздетая лежала на кровати, высоко вскинув подбородок. К полу
спускалось наполовину упавшее с постели полотенце в черных пятнах и
разводах крови. Неправдоподобно большими стали ее светлые глаза, и,
заглянув в них, Меркурий Авдеевич почувствовал, что должен сесть. Он
неуверенно примостился в ногах дочери, как был - с дубинкой, в шапке, и
смотрел на нее безмолвно.
За столом усердно размешивал что-то ложечкой в чайном стакане студент
из соседней комнаты. Мучнисто-белые космы макаронами свисали к сморщенным
бровям, покачиваясь в такт его движениям. Видимо, он счел молчание за
вопрос к себе и сказал радушно-гипнотическим тоном, усвоенным от старой
медицины:
- Явление, которое мы наблюдаем...
Но не выдержал и кончил скороговоркой:
- Вы не волнуйтесь, ничего особенного, сейчас остановим, сейчас.