"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

Внук Виктор иногда стукал во сне то коленкой, то локтем об стену, -
забияка, и сны-то у него петушиные! В отца, что ли, - Виктора Семеныча? Тот
по сей день хорохорится. Уж, кажется, подрезали крылышки и хвост выщипали,
от гнезда ни пушинки, ни прутика не оставили, надо бы стихнуть - так нет!
Все чего-то прикидывает да сулит: "Погодите, папаша, погодите!" - "Чего
годить, неугомона? - спрашивает Меркурий Авдеевич. - Полтора кромешных года
годим, а только ближе к смерти. Вон моя Валерия-то Ивановна не дождалась,
опочила". - "Все равно, - возражает Виктор Семенович, - возвышен ли ты,
унижен ли - все равно с каждым днем ближе к смерти, это верно. Но это
зависит от строгости матери-природы. От человека зависит другое. Настоящему
человеку дан ум. Уму назначено создать устройство жизни". - "Вишь, как он
ловко все устроил, твой ум-то!" - торжествует Меркурий Авдеевич. "Это не
мой ум, - опять возражает Виктор Семенович, - это ихний ум. А у них ум
простой. Они думают силой взять. Двадцатый уж век такой, что без
образованности сила ни к чему, разве во вред. Возьмите, папаша, меня. Ну,
какой я им сотрудник? Смеху подобно! А они меня в исполком позвали. Почему?
Потому что выше меня по образованности автомобилиста-механика нет во всем
городе. Колесить на машине полный идиот может. Но содержать машину -
попробуй без образования! Ломать - они без нас! А починять - они к нам!
Образование их защемит, папаша, погодите!" - "Я для себя все решил, -
отвечает Меркурий Авдеевич, - годить нечего. Да и что ты заладил: папаша,
папаша! Три года скоро, как я твоего сына ращу, и Лиза мне уже твое имя
вспоминать запретила. Вот как у нас! А ты все - папаша!" - "Вы дед моему
сыну, отец моей жене. Что же вы пренебрегаете? - упрямствует Виктор
Семенович. - Все восстановится, и Лизу с сыном вернут мне по закону. Так
что вы - и бывший мой папаша, и будущий. По гроб доски не отвертитесь!" -
"Нет, - не соглашался Меркурий Авдеевич, - Лиза к тебе не вернется,
напрасно себя утешаешь, это, брат, мираж-фиксаж. Лиза на вкус свободы
отведала". - "Что ж свобода? - не смущался Виктор Семенович. - Пускай
неволя, лишь бы хлеба вволю. А хлеб ко мне скорей придет, чем к Лизе.
Свобода! Я бы тоже за свободой вприпрыжку побежал, да живот не пускает. Вот
я и катаю на "бенце" богом данных властей". - "Богом данных! - укоряет
Меркурий Авдеевич. - Бесстыдник!" - "А как же иначе, папаша? - удивляется
Виктор Семенович. - У них стыда нет, а у меня должен быть? Этак я никогда с
ними общего языка не найду!" - "Что же ты им бражку варить помогаешь?" -
уже ярится Меркурий Авдеевич и вещим голосом, будто желая образумить
заблудшего, повторяет не гаснущее в памяти пророчество Даниила: нечестивые
будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а
мудрые уразумеют...
Внук Виктор опять стукнул в стенку, и Мешков подумал: нет, не в мать,
не в мать! У Лизы душа - в незабвенную покойницу Валерию Ивановну:
удивленная жизнью душа. Вот только упряма сделалась. Откуда бы? Не от меня
же?..
Он считал, что свой грех упрямства давно в себе преодолел, особенно с
того момента, когда положил уйти из мира, приняв все в мире, как
показанное, как премудрость кары божией и сбывание пророчеств. Он решил,
что покорствует происходящему по зову сердца своего. Но он хорошо видел,
что не покорствовать нельзя: если не дашь - возьмут, если спрячешь -
найдут, если не поклонишься - сшибут шапку, да заодно, может, и голову. А
когда убедишь себя, что покорствуешь по воле своей и во имя душевного