"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

уже в Чехии. Мы очень рассчитывали, что у чехов будет свободнее и что,
может, население поддержит. Но показываться все боялись. Так и пошло: днем
лежим в поле, ночью маршируем. Жилье обходим, как где огни, так - подальше
в сторону. На пятые сутки мы ослабли: хлеба ни крошки, одно сырое зерно. Я
еще ничего - тогда был крепкий, а прапорщик мой завел подговоры, что, мол,
не лучше ли объявиться, все равно поймают, либо умрешь в поле. Лежит
вечером, как камень, - не поднять. К утру разойдется, а потом свалится и
спит. Ну вот. Ровно неделя исполнилась, как мы ушли, и вот лежим мы полднем
в кустах. Рядом - выгон, стадо пасется. И забредает в кусты корова.
Полнотелая такая, крупная, по белому рыжими разводами, и вымя - в ведро, из
сосков молоко капает. Взглянул я ей в глаза - мол, не подведешь, кормилица?
И она на меня так сердечно посмотрела, со слезой, - мол, пожалуйста, вполне
сочувствую, - и просто так отвернулась к кусту и начала щипать. Подполз я
под нее, подставил рот под сосок и стал доить. Даже голова кругом пошла,
точно пьяный сделался. Глотаю, облился весь, за ворот налилось, тепло так.
Потом пальцы свело от усталости, а я все дою и дою. Пододвигается ко мне
прапорщик, пусти, шепчет, дай мне! Я говорю - ложись с другого бока. Он
заполз, лег, но моя голова ему мешает, и никак он не может приспособиться.
Тогда я оторвался, уложил его и стал ему доить в рот, как в дойницу, сразу
из двух сосков. Только слышу - шаги. Говорю - кончай, ползем! И отползаю в
чащу. А он снова берется неумелыми руками теребить вымя и ничего будто не
слышит, - в кустах пошел треск, совсем близко. И вдруг смотрю -
паренек-подросток, видно - пастух, шляпка на нем такая востренькая,
раздвинул листву и замер - увидел под коровой человека. Не успел я подумать
- что лучше? - заговорить с ним или таиться, ждать, как он себя поведет, а
он - прыск назад и - бегом!.. На том наше путешествие и кончилось...
Залегли мы в самую чащобу. Но слышим - вокруг голоса, и все ближе сходятся,
с разных сторон. Подняли нас, - куда уйдешь? Я думаю - хорошо, что поймали
чехи-крестьяне, хоть бить не будут. Стал с ними по-русски, они качают
головами: так, мол, оно так, ну, а все-таки пожалуйте в холодную. Думал я,
они для вида подержат нас, а потом дадут бежать дальше. Да только мы с
толпой подходим к деревне, смотрим - на велосипеде полевой жандарм,
австрияк. Ну, тут сразу разговор другой... Обидно, знаете, мне было, что
взял нас австрияк. Я в шестнадцатом году, в наше наступление, этих
тонконогих целыми бреднями в плен брал. Один мой батальон почти тысячу
человек в Россию отправил. А тут... да что говорить!.. Вернули нас этапом в
Гросс-Порич, заперли в штрафной барак, лишили меня оружия...
- Как - оружия? - перебил Пастухов.
Дибич остановился, подумал недолго, потом вытащил из нагрудного
кармана красную ленточку. Пастухов взял ее, разглядел и передал жене:
- Ася, анненский темляк. На шашках носили, помнишь?
Анастасия Германовна благоговейно подержала темляк в своих мягких
пальчиках и дала Алеше притронуться к ленточке.
- А еще бывает с белой кисточкой, - сказал Алеша.
- Кисточку я оторвал, - сказал Дибич.
- Вам не нравится? - спросил Алеша, и все улыбнулись.
- Вы были награждены? - спросил Пастухов.
- Да, незадолго до плена - клюквой, - у нас звали этот темляк клюквой.
Меня взяли в плен в бою за высоту. Немцы долго с нами возились, перебили
мой батальон, я с остатками не сдавался, пока меня не ранило. Немцы