"Ричард Фаринья. Если очень долго падать, можно выбраться наверх " - читать интересную книгу автора

покатилась по улице.
Папс, старик, она потеряла голову.
Ага, сунь в карман.
Выруливая по заснеженному кампусу к ручью Гарпий, Паппадопулис нежно
поглаживал статую младенца, щекотал ему шейку, засовывал мизинец в пупок и
ощупывал пеленки, не сделал ли тот пи-пи. Остановил машину на мосту и
перешел на другую сторону.
Традиция, старина Хеффаламп.
Ага. Только б мост не обвалился.
Они по очереди чмокнули статуи и бросили их в снежную пустоту: фигуры
покатились по замерзшему обрыву. Раздался хруст - два приглушенных удара.
Вернемся за Себастьяном, Папс? Пусть говорит, что засек четырех
похитителей, а не двоих.
Поехали.
Плененный пастух возвышался на пластиковом столе гриль-бара Гвидо,
народ распевал вокруг него рождественские гимны и произносил тосты во славу
косоглазого истукана. Давясь от хохота, Хефф пропел песню собственного
сочинения:
Младенец святой,
Так хрупок и нежен,
Спи в небесных обломках...
Небесные обломки. Кстати:
- Ты уже поимел какую-нибудь жопу в этой плющовой лиге, Фицгор?
- Господи, ты задаешь совершенно невозможные вопросы.
- Я был в пути, чучело, в некотором смысле это паломничество, я видел
огнь и чуму, симптомы великого мора. Я - Исключение.
- Есть тут одно нимфо, в "Цирцее III", с тех пор, как Хефф ее бросил,
дает всем, но у нее бородавки.
- Хеффаламп Великолепный всегда любил уродок. И как она, ничего?
- Не хочу даже думать. Напилась до зеленых чертей и заблевала мне всю
машину. Если на то пошло, эта девушка Памела меня интересует больше.
- Машина? У тебя появилась тачка?
- Предок отдал к последнему курсу "импалу".
- О, роскошь. Роскошь, роскошь, болезнь и гниение.
- Послушай, Папс, серьезно. В этом семестре я сажусь за книги. У меня
восемнадцать часов, и я в списке.
- И что?
- И то, что я должен пробиться.
- Может когда-нибудь, слышишь, крысиный ублюдок и предатель предков, -
когда-нибудь я и спрошу тебя, зачем. Но не сейчас, ясно? Пошли к Луи.
- Его сносят.
- Что?
- Строят на его месте что-то под названием пансион "Ларгетто". Ради
Бога, Папс, все меняется. Нельзя же болтаться целый год по стране, и
вернуться в тот же пейзаж с теми же тараканами. Брось, пошли пить пиво в
"Дыру Платона".
Наклонившись так, что тело составляет с землей шестидесятиградусный
угол, и с трудом взбираясь на никогда не выравнивающийся холм, Гноссос
думает о студентах, что карабкались сейчас слева и справа, глухие к зову
судьбы. Возникают мастерские и магазины - на радость проходящим поколениям.