"Джозеф Шеридан Ле Фаню. Призрак и костоправ" - читать интересную книгу автора

воспроизвести ее возможно точнее. Не лишним, вероятно, будет заметить, что
язык у него был, как говорится, подвешен неплохо - и у себя в приходе он
долгое время наставлял способную молодежь в тех науках, гуманитарных и
естественных, какие считал нужным преподать: этим обстоятельством, надо
думать, и объясняется присутствие в рассказе ряда ученых слов, употребленных
не столько из-за их уместности, сколько ради благозвучия. Итак, приступаю,
без дальнейших предисловий, к делу и предлагаю вашему вниманию рассказ об
удивительных приключениях Терри Нила.

Да, история эта, конечно, диковинная, и говорить нечего, но такая же
правда, как то, что вы здесь сидите; и, смею заявить, в семи приходах не
найдется никого, кто сумел бы рассказать ее лучше и пунктуальнее, чем я,
потому как случилась она с моим отцом - и я не раз ее слышал от него самого
и, скажу не без гордости, словам и подписи моего отца можно было верить так
же апелляционно, что и клятве любого сельского сквайра. Стоило какому-нибудь
бедняге попасть в переделку - кто шел в суд давать показания в его пользу?
Мой родитель, кто ж еще. Только сам-то он человек был честный и трезвенник -
такого во всей округе не сыщешь; очень, правда, охочий пропустить стаканчик,
зато лучше всякого другого смыслил в плотницком и столярном деле. А потому
он взялся за ремесло костоправа, оно и понятно: никто не мог с ним
сравниться в умении починить сломанную ножку стола или стула; и точно, народ
к нему валом валил - что старые, что малые: такого на памяти старожилов еще
не бывало. Так вот, Терри Нил (так звали моего отца) почувствовал, что на
душе у него становится все легче, а кошелек все тяжелеет, и тогда он
обзавелся небольшой фермой на земле сквайра Фелима, невдалеке от старого
замка - местечко, скажу я вам, славное; и с утра до ночи к нему со всех
сторон ковыляли бедолаги - кто с перебитой рукой, кто с ногой, и всем он
вправлял кости куда следует. Итак, ваша милость, все обстояло распрекрасней
некуда, однако был заведен такой обычай, чтобы кто-нибудь из селян в случае
отъезда сэра Фелима сторожил по ночам старый замок, вроде как из любезности
соседу, но очень уж неприятной была для них эта обязанность: каких только
страхов не рассказывали о старом замке. Все в округе знали, да и сам я об
этом слышал еще до того, как в первый раз надел башмаки, что дед нынешнего
сквайра - добрый джентльмен, упокой, Господи, его душу! - завел привычку
ровнехонько в полночь прогуливаться по замку с тех самых пор, как у него в
голове лопнул кровяной сосуд, когда он вытаскивал из бутылки пробку, совсем
как вы или я это делаем и, даст бог, еще будем делать, только не в этом
суть. Старый сквайр, как я уже говорил, повадился вылезать из рамы, в
которой он висел - то бишь портрет его, крушить вдребезги стаканы и
бутылки - помилуй нас, Господи! - да выпивать до капли все, что ему
попадалось под руку, хоть и не самое великое это прегрешение; а потом, если
случалось зайти кому из домочадцев, мигом забирался обратно в раму и глядел
оттуда с неповинным видом, точно ему и невдомек, кто там набедокурил, -
такой вот проказливый старикашка.
Итак, ваша милость, я и говорю, как-то раз семейство сквайра
задержалось в Дублине на недельку-другую, а потому, как обычно, кому-то из
деревни надо было ночевать в замке, и на третью ночь настал черед пойти туда
моему отцу.
- Вот ведь бочки-бочоночки! - говорит он сам себе. - Чего это ради я
должен сидеть там сиднем всю ночь, пока старый бродяга, привидение, прости