"Дж.Шеридан Лэ Фаню. Кармилла " - читать интересную книгу автора

отзывались о ней с восторгом, и я заранее изнывала от радости. Разве поймет
меня городская жительница, у которой соседи под боком? Долгие недели
напролет мечтала я о новой подруге.
- А когда он теперь приедет? - спросила я.
- Разве что осенью. Месяца через два, не раньше,- ответил отец.- И
славу Богу, дорогая моя,-что ты не подружилась с фрейлейн Райнфельдт.
- Почему же?- спросила я с горечью и недоумением.
- Потому что бедняжка умерла, - отозвался он. - Забыл тебе сказать, да
тебя и не было в комнате, когда вчера вечером принесли письмо от генерала.
Я была потрясена. Генерал Шпильсдорф оповещал в своем первом письме,
шестью или семью неделями раньше, что ей слегка неможется, но и речи не было
о том, что она опасно больна.
- Вот прочти сама,- сказал он, отдавая мне письмо генерала. - Должно
быть, он в страшном горе: у него будто мысли мешаются.
Мы присели на лавочке под сенью развесистых лип. За лесом печально и
пышно пламенела заря; река, огибавшая замок, исчезала под старинным горбатым
мостиком - я уж о нем писала, - потом устремлялась вниз, виясь средь высоких
деревьев у наших ног, и волны ее окрасил тускнеющий закатный багрянец.
Письмо генерала Шпильсдорфа было, и то сказать, странное;
сбивчивые отрывистые фразы-возгласы не вязались между собой. Я прочла
его дважды, второй раз вслух - и все-таки ничего не поняла. Может быть, он и
правда с горя повредился в уме?
"Я потерял, - писал он, - свою ненаглядную дочь, ибо как дочь я любил
ее. Когда моя дорогая Берта угасала, я писать был не в силах, а до этого и
не помышлял, что ее жизнь в опасности. Да, я ее потерял - и теперь понимаю
все, увы, слишком поздно. Чистая и безгрешная, она умерла, уповая на
посмертное блаженство. Всему виною чудовище, которое надругалось над нашим
сумасбродным гостеприимством. А я-то думал, что у моей Берты появилась
простодушная, веселая, прелестная подруга! Господи! Какой же я был глупец!
Но благодарю Бога: девочка моя умерла, вовсе не ведая, что сводит ее в
могилу. Она даже не знала, чем она больна, не знала о злодейской, гибельной
для нее страсти. Я посвящу остаток дней розыскам и уничтожению изверга. Мне
сказали, что есть надежда, и свершится праведное и милосердное дело. Но пока
что я в потемках: нигде ни проблеска. Будь прокляты моя самонадеянная
недоверчивость, мое пустое, напускное высокомерие, мое ослепление, мое
упрямство - ах, поздно, поздно проклинать себя! Я знаю, пишу я бессвязно,
разговариваю тоже. Ум и чувства в смятении. Немного приду в себя и начну
розыски: может статься, поеду в Вену. Осенью, месяца через два - или раньше,
если буду жив, - свидимся, с вашего позволения: тогда я расскажу все, что
еще не смею предать бумаге. Прощайте.
Молитесь обо мне, друг мой".
Так заканчивалось это несуразное письмо. И хотя Берта Райнфельдт теперь
уже навсегда осталась мне чужой, глаза мои переполнились слезами: я была
поражена и огорчена до глубины души. Солнце село и уже смеркалось, когда я
отдала отцу письмо генерала. Мы еще посидели в ясных сумерках, раздумывая,
что бы мог значить этот набор бессвязных, бредовых фраз. До замка была
добрая миля, и над дорогой в небесах сияла полная луна. Возле подъемного
моста нас встречали мадам Перродон и мадемуазель де Лафонтен, которые вышли
даже без шляпок порадоваться дивному лунному свету.
Мы издалека услышали их оживленные голоса, сошлись вчетвером у моста и