"Ориана Фаллачи. Ярость и гордость (антиисламский памфлет) " - читать интересную книгу автора

"Мэйфлауэра", корабля первых поселенцев (1620), с момента тринадцати
колоний, каждый в Америке - эмигрант. Сын, внук, правнук эмигрантов, повсюду
потомки эмигрантов. Будучи нацией эмигрантов, Америка представляет собой
самую невероятную, мощную смесь рас, религий, языков, когда-либо
существовавшую на этой планете. Как у очень молодой страны, у нее очень
короткая история. Поэтому ее культурная индивидуальность пока еще не слишком
хорошо определена.
Италия, напротив, страна очень старая. За исключением Греции,
древнейшая страна на Западе. Ее письменная история датируется тремя
тысячелетиями, с основания Рима. Даже с цивилизации этрусков. В эти три
тысячелетия, несмотря на то, что Рим был империей, несмотря на то, что имели
место многочисленные нашествия, которые ничего не прибавляли, а только
разрушали замечательные достижения, несмотря на то, что имели место
чужеземные оккупации, которые разъединяли нас на века, Италия никогда не
была нацией эмигрантов. Она не была смешением рас, религий и языков. Она
никогда не сливалась с завоевателями. Все иностранцы, которые оккупировали и
разъединяли нас (немцы и скандинавы, и испанцы, и французы, и австрийцы),
никогда не изменяли нашу сущность. Это мы их впитывали, как губка всасывает
воду. Например, Габсбург-Лотарингские эрцгерцоги, которые с 1735 года
управляли Тосканой и просуществовали во Флоренции до 1859 года, до
объединения Италии. Они вскоре стали называть себя тосканцами,
флорентийцами. Говорили, писали, вели себя как флорентийцы... Постепенно они
забыли о том, что они австрийцы, и когда в Вене навещали родственников,
жаловались: "Я скучаю по моей Тоскане, я скучаю по моей стране!" То же самое
произошло с Бурбонами, управлявшими из Неаполя Королевством двух Сицилии.
Они забыли, что они испанцы, они превратились в неаполитанцев.
Поэтому нашей стране свойственно выраженное культурное своеобразие.
Есть чужеродные элементы, впитанные губкой (многочисленные диалекты,
многочисленные привычки, разновидности пищи), но никаких элементов от
мусульманского мира. Никакой связи. Две тысячи лет наша своеобычность
основывалась на христианской религии, на католической церкви. Взять хотя бы
меня. "Я атеист, я антиклерикал, у меня нет ничего общего с католической
церковью", - всегда говорю я. И это правда. Но это и неправда. Потому что,
как ни крути, во мне так много от католицизма... Да и как могло быть иначе?
Я родилась в городе, где отовсюду виднеются купола, монастыри, Иисусы,
мадонны, святые, кресты, колокола. Первой музыкой, которую я услышала, придя
в этот мир, стала музыка колоколов. Колокола собора Санта Мария дель Фьо-ре,
которые в период палаточного протеста голос муэдзина оскорбительно заглушал
своими "Аллахакбарами". Я выросла в той музыке, в тех пейзажах, в тех
соборах, перед которыми склонялись даже такие великие умы, как Данте
Алигье-ри, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Галилео Галилей. Так я узнала,
что такое скульптура и архитектура, и живопись, и поэзия, и литература, что
такое красота, соединенная со знанием. Благодаря этому я начала
задумываться, что такое Добро, что такое Зло и существует ли Бог. Создал ли
он нас, или мы создали Его, или душа - это химическая формула, которую можно
проанализировать в лабораториях, или что-то еще. Господи...
Видишь? Я написала "Господи" опять. Со всей моей мирской натурой, моим
антиклерикализмом, моим атеизмом я настолько наполнена католической
культурой, что католическая культура составляет часть моей письменной и
устной речи. Ей-богу, ради бога, слава богу, боже мой, господи, мой бог,