"Ориана Фаллачи. Ярость и гордость (антиисламский памфлет) " - читать интересную книгу автора

он ездил по всем Штатам, будоража американцев своими лекциями,
разоблачавшими Гитлера и Муссолини. (В моей гостиной в красивой серебряной
рамке я храню одну из афиш этих выступлений. На ней написано: "Воскресенье,
7 мая, 1933, в 2 часа 30 минут Антифашистский митинг в отеле "Ирвинг Плаза".
"Ирвинг Плаза", 15-я улица, Нью-Йорк. Профессор Г. Сальвемини, всемирно
известный историк, выступит на тему "Гитлер и Муссолини". Митинг будет
проводиться под эгидой итальянской организации "Справедливость и Свобода".
Вход 25 центов"). В 1931-м в США приехал Артуро Тосканини, его большой друг,
которого избил палкой в Болонье отец будущего зятя Муссолини, Костанцо
Чиано, за отказ исполнить во время концерта гимн чернорубашечников
"Джовинецца" - "Юность, юность, весна красоты". В 1940 году здесь были
Альберто Таркьяни, Альберто Чанка, Альдо Гаро-ши, Макс Асколи, Никола
Кьяромонте, Эмилио Луссу - интеллигенты-антифашисты, основатели "Общества
Мадзини" и ежемесячного журнала "Юнайтед Нейшнз"...
Словом, тут я в хорошей компании. Когда я скучаю по Италии (не по той
больной Италии, о которой я говорила вначале), а скучаю я по ней все время,
мне достаточно вызвать в памяти эти благородные образцы моего детства,
выкурить с ними сигарету и попросить их об утешении. "Подайте мне руку,
профессор Сальвемини. Подбодрите меня, профессор Чанка. Помогите мне
забыться, профессор Гароши". Или вот еще что я делаю - вызываю героические
духи Гарибальди, Марончелли, Конфалоньери, Форести, Авецца-ны. Я,могу
поклониться им, предложить стаканчик бренди, поставить для них пластинку с
хором из "Набукко" в исполнении Нью-йоркского филармонического оркестра под
управлением Артуро Тосканини. И когда я начинаю тосковать по Флоренции или
по Тоскане (что случается даже еще чаще), мне надо только прыгнуть в самолет
и улететь домой. Правда, тайком. Как поступил Джузеппе Мадзини, когда тайно
покинул место своей ссылки - Лондон, чтобы посетить Турин и свою
возлюбленную Джудитту Сидоли... Во Флоренции и Тоскане я живу на самом деле
намного дольше, чем думают. Часто месяцами или целый год. Если об этом никто
не знает, то только потому, что я поступаю, как Мадзини. А приезжаю я а-ля
Мадзини потому, что мне омерзительно встречаться с поганцами, из-за которых
мой отец умер в добровольной ссылке в Кьянти и из-за которых мне грозит
такой же конец.
Так вот, изгнание требует дисциплины и последовательности. Именно эти
качества были мне привиты моими несравненными родителями: отцом, сильным,
как Гай Муций Сцевола*, матерью, похожей на Корнелию - мать Гракхов. Оба они
расценивали суровость как противоядие от безответственности. И во имя
дисциплины и во имя последовательности все эти годы я оставалась молчаливой,
как старый, надменный волк. Волк, которого гложет желание вонзить свои клыки
в глотку овцы, в шею кролика, но которому удается себя сдерживать. Но бывают
в жизни моменты, когда молчание становится преступлением, а слово - долгом.
Гражданский долг, моральный вызов, категорический императив - мы не можем
уклониться от них. Именно поэтому через восемнадцать дней после
нью-йоркского апокалипсиса я нарушила молчание длинной статьей, которую
опубликовала в самой главной итальянской газете, а затем в некоторых
иностранных журналах. И теперь я прерываю (не нарушаю, а прерываю) мое
изгнание этой маленькой книжкой, которая вдвое больше той статьи. В связи с
этим я должна объяснить, почему она вдвое больше, как это произошло и вообще
каким образом эта маленькая книга появилась на свет.
Она родилась внезапно. Она взорвалась, как бомба. Неожиданно, как та