"Ориана Фаллачи. Ярость и гордость (антиисламский памфлет) " - читать интересную книгу автора

числа мы никогда не узнаем. Как посчитать? По тем кусочкам, что были найдены
среди обломков? То нос, то палец? И всюду коричневая липучка, вроде кофейной
гущи, но в действительности - органическая масса: остатки тел, распавшихся в
долю секунды, сгоревших. Вчера мэр города Джулиани прислал десять тысяч
мешков для трупов, но из них только несколько сотен были использованы.

x x x
Что я думаю о неуязвимости, которую столь многие в Европе приписывают
Америке, что я чувствую по отношению к девятнадцати камикадзе, виновникам
трагедии? Так вот, к камикадзе - никакого уважения. Никакой жалости. Не
чувствую жалости. Я, которая чувствовала жалость всегда ко всем. Но начиная
с японских камикадзе времен Второй мировой войны, я ненавидела тех, кто
совершает самоубийство с целью убить других. Никогда не считала их
доблестными, благородными людьми, такими, как наш Пьетро Микка, пьемонтский
солдат, который, для того чтобы остановить наступление французских войск и
спасти Турин, 29 августа 1706 года поджег пороховой склад и взорвался вместе
с врагами. Я никогда не считала камикадзе солдатами.
Тем более я не считала их мучениками или героями, как с воплями и
брызгами зловонной слюны мистер Арафат именовал их в беседе со мной в 1972
году. Это было, когда я брала у него интервью в Аммане - месте, где, кроме
всего прочего, он проводил подготовку банды террористов Ra-дера-Майпхофа. Я
считаю камикадзе убийцами, которыми руководит тщеславие. Эксгибиционистами,
которые, неспособные добиться успеха в кино, политике или спорте, ищут славы
в своей собственной смерти или смерти других людей. Они, вместо того чтобы
бороться за "Оскар", министерское кресло или олимпийскую медаль, ищут место
в Джанне - в раю, обещанном Кораном. В благодатных садах, куда, согласно
Пророку, попадают все герои, где героев услаждают девственные гуран. Я
уверена, что они тщеславны и физически, эти камикадзе. У меня перед глазами
фотографии двух камикадзе, которых я описала в книге "Иншаллах!". Мой роман
начинается со сцены резни, убийства четырехсот тридцати шести американских и
французских солдат миссии мира в Бейруте. Я смотрю на фото... Представляешь,
это предсмертные фото. Оба перед смертью ходили к парикмахеру. Тщательно
сделанные стрижки, аккуратно подровненные усы, опрятные бороды, ухоженные
бакенбарды... Но особенно недостойны уважения и жалости, по-моему, те, кто
"разыграл" свою смерть в Нью Йорке, Вашингтоне и Пенсильвании. Прежде всего
Мухаммед Аттах, что оставил два завещания. В одном он пишет: "На моих
похоронах я не хочу нечистых существ, а именно: животных и женщин". В другом
добавляет: "И к моей могиле пусть не допускают нечистых существ. Особенно
самых нечистых: беременных женщин". Вот так... Огромное удовольствие
доставляет мне лишь тот факт, что у него никогда не будет ни похорон, ни
могилы, что от него не осталось ничего, даже волоса.
Представляю себе, какая истерика начнется у Арафата, если он прочитает
эти строки. Ведь мы, мистер Арафат и я, не в добрых отношениях. Он так и не
смог простить мне острое расхождение во мнениях во время амманского
интервью. Я тоже не простила ему ничего, а посему желаю ему всего самого
плохого, да и он желает мне того же. Мы упорно избегаем друг друга. Но если
мне все же доведется повстречаться с ним снова, я выкрикну ему в лицо все,
что думаю о его мучениках и героях. "Во-первых, кто настоящие мученики, -
выкрикнула бы я, - это пассажиры самолетов, захваченных и превращенных в
живые бомбы вашими учениками, последователями. Среди пассажиров была