"Ханс Фаллада. Волк среди волков [H]" - читать интересную книгу автора

- Хочешь, я спрошу, Вольф?..
- Ну нет. Кто будет много спрашивать, не получит кофе. Подождем.
Он откинулся вместе со стулом, качается на нем, насвистывает: "Проснись
и встань со всеми, лежащий на земле..."
Вольф беспечен, его ничто не заботит. В окошко (штору уже отдернули), в
их серую, заброшенную конуру заглядывает солнце или то, что в Берлине
зовется солнцем, то, что оставила от солнца дымная завеса... Когда он так
раскачивается взад и вперед, загораются то широкие, слегка волнистые пряди
волос, то лицо со светлыми, сейчас весело поблескивающими глазами -
серо-зелеными.
Петра, набросив на голое тело потрепанное мужское пальто еще довоенного
времени, Петра смотрит на него, она никогда не устанет смотреть на него,
она им любуется. Ей странно, как это он умудряется умыться в тазике двумя
стаканами воды и все-таки иметь такой вид, точно добрый час тер себя
губкой в ванне. Против него она выглядит старой и потасканной, хотя она
его годом моложе...
Вдруг он прерывает свой свист, он прислушивается, что там за дверью.
- Враг приближается. Будет нам кофе? Я здорово голоден.
Ей хочется сказать, что и она голодна, голодна не первый день, потому
что вот уже много дней две булочки на завтрак составляют все ее питание, -
нет, ей вовсе не хочется этого говорить!
Шаркающие шаги в коридоре заглохли, хлопнула дверь на лестницу.
- Видишь, Петер! Мадам Горшок снова побежала с ночной вазой в клозет.
Тоже черта времени: все делается окольными путями. Мадам Горшок бежит со
своим горшком.
Он опять откинулся со стулом, опять насвистывает, беззаботно, весело.
Вольфу ее не обмануть. Она понимает далеко не все, что он ей
рассказывает, она и слушает не очень-то внимательно. Но она слышит звук
его голоса, слышит легчайшие колебания, ему самому едва приметные: он
вовсе не так весел, как представляется, не так беззаботен, как хотел бы
быть. Ах, если бы он все ей сказал - перед кем и выговориться ему, если не
перед ней?! Уж ее-то он не должен стыдиться, ей он не должен лгать, она в
нем все понимает - нет, не все! Но она все одобряет, все, наперед и слепо!
И прощает. Прощает ли? Вздор! Все правильно, и найди на него сейчас
желанье буйствовать, бить ее - она бы и это приняла как должное.
Петра Ледиг ("Ledig" - "одинокая"; бывают же такие имена, которые точно
печать судьбы на человеке!) росла незаконным ребенком, не знавшим отца.
Позднее - маленькая продавщица, жившая, как из милости, у матери, которая
вышла, наконец, замуж, а дочку едва терпела у себя - терпела лишь
постольку, поскольку та отдавала ей до последнего пфеннига всю свою
получку. Но наступил день, когда мать сказала:
- На этот хлам харчуйся сама! - и крикнула вдогонку: - А уж где тебе
ночевать, тоже как-нибудь сообразишь!
Петра Ледиг (претенциозное имя "Петра" было, по-видимому, единственным
достоянием, какое дал девочке неведомый отец, снарядив ее в жизненный
путь), Петра Ледиг к этому времени, в двадцать два года, уже не
представляла собою неисписанную страницу. Ее созревание выпало на
неспокойную пору, - война, послевоенная разруха, инфляция. Она уже
понимала, что это значит, если в обувном магазине покупатель
многозначительно упрется ботинком продавщице в бедро. Иногда она кивала в