"Юлий Файбышенко. Дело часовщика" - читать интересную книгу автора

- Ладно, - сказал Бубнич, - в конце концов не так уж и плохо. А
френч-то ты правильно прихватил. Френч-то, братцы мои, с явными следами
погон, и, похоже, часовщик наш недаром тут появился сразу, как мы Деникина
отсюда выгнали. Да-а... Ну все-таки какие же соображения?
- Ловить надо, вот и все соображения.
- Ловить-то ловить, но кого? - сказал Бубнич.
- И тех, и энтих, - пристукнул ладонью по столу начальник, - а то мой
детприют, - он указал в сторону следователей, - и тех и других - любых
упускает.
Бубнич улыбнулся, оглядывая мрачного Клешкова и невозмутимого Гуляева.
- Ты это брось, - сказал он, - ребята для первого раза не так уж плохо
действовали... Ну ладно, до завтра!
Бубнич двинулся к выходу. Гуляев распахнул дверь и, пропустив его,
вышел сам, но когда Клешков шагнул к выходу, начальник остановил его.
- Слышь, Клешков, - сказал он, вставая над столом и многозначительно
пристукивая кулаком в такт словам, - ты приглядывайся.
Клешков недоуменно посмотрел в увильнувшие глаза начальника.
- Не нашей кости этот ваш... Гуляев, - сказал начальник. - Гимназию
кончил. Родители - буржуи. Отец в гимназии учил. Ты приглядывайся...
- Я и так, - сказал Клешков, потряс протянутую ему широкопалую руку и
вышел.

Клешков сидел дома, читал "Графа Монте-Кристо". Книга эта досталась ему
с трудом. Она уже месяц ходила по всему угрозыску, и Клешков, как
руководитель комсомольской ячейки, вынужден был дважды отказываться от своей
очереди, потому что другие, менее сознательные, прямо рвали ее из рук,
особенно несознательная несоюзная молодежь из отдела снабжения. Но вот она
все-таки дошла до него, эта книга, а он не может ею полностью насладиться,
потому что никак не удается отвлечься от утренних событий.
Конечно, было стыдно так опростоволоситься, как сегодня они с Гуляевым,
и в особенности обидно было потому, что больше всего опростоволосился он.
Ведь бандюги могли не убежать, если б он предупредил Гуляева, да и упустить
серую папаху было тоже грехом немалым.
За тонкой стенкой кричали голоса хозяйки и соседок, забредших
посплетничать и обсудить события последних дней, и теперь за чаем бабы
давали выход страстям. Клешков был вселен в этот дом по уплотнению. Хозяева
были лавочники. Мужа расстреляли как заложника в начале девятнадцатого года,
после того как в уезде после ухода немцев начались убийства коммунистов.
Вдова, завалив всю оставшуюся ей жилплощадь перинами и тюками мануфактуры,
лишь плакала да молилась и смертно ненавидела своего квартиранта. Но
ненависть ненавистью, а взаимное вынужденное соседство кое к чему
принуждало, и оба они сумели наладить общежитие так, словно второго тут
вовсе не было. Клешкова это вполне устраивало.
Он встал, подошел к примусу, стоявшему на столе, в стороне от стопки
книг, накачал его, зажег. Керосина было мало, но Сашка надеялся, что чай
все-таки согреется. К чаю у него было две каменные жамки, доставшиеся как
прибавка к недельному пайку, и сэкономленный как раз для такого случая и
обкусанный кусок сахару. От вида этого богатства настроение у Сашки
поднялось, и он сходил в сенцы, принес веник и вымел свою узкую, как пенал,
комнату.