"Юлий Файбышенко. Кшися" - читать интересную книгу автора

- Жуть как испугался, - сказал я, - ты кто такая, чтоб мне грозить?
В ту же секунду плечо мое ожег прут, я кинулся за ней и потом полчаса
гонялся по всему саду. Она была гибкой и злой, как кошка царапалась,
плевалась и вывертывалась из рук. А когда не хватало сил, ругалась на пяти
языках сразу. Наконец я все-таки потрепал ее, тогда она укусила меня. Я
выпустил ее и пошел к дому. Мне было противно и горько. Только приехал и уже
связался с девчонкой. Болел укушенный палец. Неожиданно она догнала меня.
- Еще буде-ешь? - спросила она со своим польским выпевом.
- Пошла, - сказал я. - Дура! Я с девчонками никогда не дерусь, но такой
вредной еще не видел! Вреднуля!
- Вредная? - она захохотала. - Я очень вредная! Ты будешь со мной
дружить?
Я остолбенел.
- Чего? - сказал я.
- Ты будешь моим коханым! - решила она и тут же поцеловала меня в
щеку. - Розумиешь?
Я молчал.
- Як тебе зваты?
- Толик, - сказал я.
- То-лек, - пропела она. - Толек, мой коханый, пошли в город.
И мы пошли в город.
О город сороковых годов, ты весь был в шрамах и рубцах войны. Она
таилась в развалинах улиц, в горах битого щебня на месте домов, в скорбных
глазах старух, в ожесточенных стычках в очередях, в ярости инвалидов; она
отсвечивала на автоматах патрулей. На тротуарах то и дело мелькали кители и
гимнастерки, старые немецкие мундиры (их донашивали мальчишки). Война была в
поляке-шарманщике, певшем песню о героях-смертниках Варшавы, война была в
остове гостиницы на улице Сталина, где второй этаж, бывший когда-то
застекленной галереей, весь свисал на арматурном костяке перекрытий до самой
земли. Раньше это была лучшая в городе гостиница пана Швибера, а теперь
просто руина, засыпанная битым стеклом. Из выбоин среди потрескавшегося
асфальта главной улицы буйно пер пырей и высоко вздымал свои
сиренево-фиолетовые цветы репейник.
Около темного, выложенного многовековым отшлифованным камнем костела
ждали, протянув к прохожим ладони, нищие. И около униатской округлой
церковки ждали чего-то нищие. И около православной, с вознесенной ввысь
луковичной колокольней.
В городе было тревожно: война, уже отгремевшая победными салютами в
Москве, оставила в окрестных лесах националистические банды. И город жил
сторожкой памятью о выстрелах из-за угла, о трупах, найденных на рассвете в
канавах. У ворот управления госбезопасности стояли грузовики с солдатами в
касках, рядом со зданием милиции фыркали "виллисы" с вооруженными
милиционерами.
Кшиська в своем нелепом наряде ныряла в толпу, полуобернувшись,
призывно взмахивала мне и опять исчезала. Скоро мы вышли на улицы сплошных
развалин. Здесь-то и началось самое интересное. Мы взбирались по скрипучим,
готовым рухнуть ступенькам на лестничные клетки, вползали на площадки,
которые раньше были комнатами. Они нависали над пустотой. Изредка по краям
их еще высились остатки стен. Обычно здания сохраняли только часть стены и
куски переборок, повисшие на ребрах арматуры. Иногда все же удавалось