"Юлий Файбышенко. Кшися" - читать интересную книгу автора

руку в карман. Я увидел его затвердевшее в решимости лицо, понял, зачем он
полез в карман, и вскрикнул от страха. Тотчас же на крыльце появился отец.
- Иван, - крикнул он. - Эй вы, ребята! Вы что тут? Идите, гуляйте
дальше.
Медленно, словно пробуждаясь, Иван оторвал глаза от Стефана и взглянул
на отца.
- Що таке, пане Голубовский?
- Я говорю: продолжайте веселье. Вам можно петь, а Стефану можно
пускать граммофон. Сегодня воскресенье.
Иван оглядел своих зароптавших дружков. Некоторые из них приблизились к
крыльцу, словно им хотелось получше рассмотреть отца. Я выскочил из своей
засады. Отец был спокоен.
- Иван, - сказал он, - ты согласен?
- З чим? - опять спросил Иван, насупившись и не глядя на отца.
- С тем, что каждый волен проводить воскресенье, как ему вздумается?
- Це так, пане Голубовский, - сказал Иван, стиснул зубы и махнул
остальным. Обещающе поглядывая на отца, сплевывая под ноги, они повернули к
своему столу.
- Идите, Стефан, - сказал отец.
Стефан снял шляпу, утер рукавом жилета лоб и поклонился.
- Дзякую, пане.
- Не за что! - Отец поманил меня пальцем и ушел.
А мне так не хотелось возвращаться домой. Я задержался в яблоневой
гуще. В этот момент послышался шум, вопли, и мимо меня, как кошка, вильнула
в заросли Кшиська. Я вытаращил глаза. Несколько парней с матерщиной ринулись
в разные стороны.
- Дэ вона, вражжа кров?
- Попадысь нам, падлюка!
Что-то тотчас просвистело у меня под ухом, и раздался звон битого
стекла. Камень попал в бутыль. Вся компания за столом вскочила и заревела.
- Убью, - рычал рослый парень с русым чубом, направляясь в мою сторону,
и снова мимо меня просвистел камень.
- Ось вона! - завопил кто-то, и все кинулись к яблоням, где я стоял.
Они неслись на меня, тяжелые ражие парни. Тяжко бухали их сапоги, уже
доносилось хриплое дыхание. Я закрыл затылок руками: будут бить.
Но в это время отчаянно завизжала сзади Кшиська. Я обернулся. Один из
парней, зайдя сзади, поймал и теперь держал на вытянутых руках ее тоненькое,
бешено извивающееся тельце. Опять красное пламя ударило в мозг, я кинулся к
парню и вцепился ему в ремень.
- Отпусти!
Я тянул его тяжелое тело, а оно не поддавалось. Подбежали остальные. Я
навсегда запомнил с тех пор ужас, исходящий от толпы остервенелых, бурно
дышащих, потных мужчин.
И в этот же момент закричал сзади мамин голос:
- Что вы делаете, изверги! Это же дети!
И распаленные, грузные, только что сплотившиеся над нами, чтобы
раздавить, разорвать на части, они как-то сразу расступились.
- Отпустите ее! - приказала мама, врываясь в толпу.
- Так вона ж жалыть, як та змиюка, - сказал парень, державший Кшиську,
выпуская ее.