"Юлий Файбышенко. Розовый куст " - читать интересную книгу автора

человечеству невозможно.
- То-то вчера со всеми твоими бицепсами Тюху удержать не мог, -
смешливо щурился на него Селезнев.
Филин, набычась, смотрел на него.
- А ты мог?
- Не будь Климова, - снисходительно повествовал Селезнев, - Тюху бы
только и видели. Молоток Климов!
Климов не поверил своим ушам. Он уже полгода работал в угрозыске, но
похвала Селезнева его изумила. Селезнев хвалить товарищей не любил.
- Вы и сами б его взяли, - сказал он.
- Факт, взяли б, - тут же ответил Селезнев, - но и ты вовремя случился.
- Ты, Селезнев, конечно, здорово вчера на него кинулся, - сказал,
багровея, Филин. - Это я ничего не говорю. Но только чего это ты тут награды
раздаешь? И сами знаем, кто чего стоит.
- Не любишь, Филин, критику, - захохотал Селезнев. Его крутоскулое
сероглазое лицо было полно чувства собственного превосходства. - Вот за это
и в комсомол тебя не берут. Не выйдет из тебя человека, Филин.
- Зато из тебя уже вышел, - со злобой сказал Филин, сплевывая. -
Коммунист, а вырядился, как фазан. Правильно это, а? Ответь вот тут
трудящимся.
Селезней соскочил с подоконника и прошелся по комнате.
- Я тебе так скажу, гражданин Филин, - резко повер нулся к оппоненту
Селезнев. - Во-первых, много себе позволяешь, пытаясь критиковать партийца.
Вот первый тебе ответ.
Вошел Клыч, кивнул всем и ушел к себе за перегородку.
- Во-вторых, скажу тебе вот что, - продолжал Селезнев, раскуривая
папиросу "Ира", - я так считаю: мы - авангард мировой революции, мы ее
пружина, нерв. Это правильно?
- Ну, правильно, - настороженно глядел на него Филин.
- А раз так, то имею я право во всем и всюду занимать первое место. В
стране недород. Тяжело. Но меня это не должно касаться. Меня надо кормить,
обувать и одевать. Потому что я обязан быть готов к последнему, решительному
бою, ясно? Я должен выглядеть на все сто! Потому что я, если хочешь знать,
вроде как бы правофланговый, а по нему всех нас мерят и оценивают.
- Значит, тебя обеспечь и принаряди, а остальные хоть умри, потому что
по таким, как ты, и нас должны мерить? - подал голос от своего стола
Потапыч.
- Давно замечаю, - жестко и раздельно для большей внушительности
проговорил Селезнев, - буржуазным духом попахиваешь, дед. И несешь в массу
разброд и шатания.
- Я человек старый, - сказал Потапыч, выдохнув дым, - и вполне могу
ошибаться. Тем более времена так перевернулись. Но не могу все-таки
сообразить: революция была потому, что одни имели все, другие ничего не
имели. А теперь ты требуешь, чтоб ты имел все, опять-таки даже когда у
других нет ничего. Что же, революция для одного Селезнева делалась?
- Уравниловку тебе подай, - негромко сказал Селезнев, что-то обдумывая.
В это время из-за своей перегородки вышел Клыч.
- Я с тобой, Потапыч, согласен, - объявил он, - в тридцатом году
работал я на английском угольщике. Вел понемногу пропаганду. Но англичане,
они народ другой. Они прямую выгоду во всем ищут. И вот как-то раз мне один