"Авраам Иехошуа. Нескончаемое безмолвие поэта (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

внимательно вглядывались в его лицо, пытаясь обратить наше внимание на
явные признаки того, о чем мы не осмеливались говорить вслух.
Я плохо помню этот период его жизни. Я был занят болезнями его ма-
тери. После поздних родов она быстро чахла и угасала. Нам ничего не
оставалось, как наблюдать, как она отдаляется от нас, уходит все даль-
ше в пустыню, бредет в одиночестве среди безлюдных, безжизненных хол-
мов, исчезает в призрачном свете, уходит от нас во тьму.
Изо дня в день перемены становились все заметней.
Когда она умерла, ребенку было уже шесть лет. Увалень, не испытыва-
ющий ни к кому из нас ни малейшей привязанности, погруженный лишь в
себя, при этом вовсе не из породы мечтателей, отнюдь не мечтатель.
Всегда нервный, всегда беспокойный. Если я гладил его по голове, он
весь дрожал.
Мне хотелось сказать с жалостью: сиротка! Но язык не поворачивался.
Исчезновение матери не произвело на него никакого впечатления, хотя
мы, по моему недомыслию, и потащили его на похороны. Он ни разу не
спросил о ней, будто понял, что она исчезла навсегда. А через несколь-
ко месяцев после ее смерти пропали вдруг все ее фотографии, и когда мы
вдруг обнаружили это, нам и в голову не пришло спросить у него. Когда
мы, наконец, спросили, было уже поздно. В сумерках он повел нас к мес-
ту захоронения; в углу сада под развесистым деревом в старой яме, где
гасили известь, завернутые в старую тряпку лежали обрывки фотографий.
Долго он стоял под деревом и что-то бормотал нам, сверкая своими
бегающими глазками.
Несмотря на это, ничего так и не прояснилось... Но впервые у нас
раскрылись глаза, и мы увидели перед собой маленькое человеческое су-
щество.
Я не сдержался и ударил его, первый раз в жизни. Я крепко схватил
его за плечо и наотмашь ударил по лицу. Потом его били дочери (зачем
они били его?).
Он не понял.
И с недоуменным лицом сносил тумаки. Потом заплакал и повалился на
землю. Мы подняли его и потащили в дом.
Впервые я обнаружил, что ребенок прекрасно ориентируется в доме,
знает все его углы. Фотографии матери он собрал из старых альбомов,
залез в пожелтевшие конверты. Даже в саду он отыскал укрытие, о кото-
ром я понятия не имел. Мы живем в этом доме уже двадцать лет, этот сад
долгими бессонными ночами я обошел вдоль и поперек тысячу раз. Но ни-
когда не видел эту старую яму для гашения извести, серую, неприметную,
с объеденными известью краями.
Были ли это первые явные симптомы? И по сей день не знаю. Ни я, ни
дочери не могли найти случившемуся никакого объяснения. Мы боялись
лишь скандала и позора. Деть его было некуда, и мы, по крайней мере,
хотели его хоть как-то спрятать.
Поймите же, дочери были еще не замужем... В сентябре я отвел его в
школу на окраине города; в первую неделю я пораньше уходил с работы,
чтоб встречать его у ворот школы. Я боялся, как бы дети не стали изде-
ваться над ним.
Он тяжело шагает рядом со мной, его ладонь в моей руке, ясное сен-
тябрьское небо, полдень. Новый ранец плотно прилегает к спине, макушка