"Авраам Иехошуа. Нескончаемое безмолвие поэта (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

ги, все еще у него. Они не были проданы старьевщикам и не были выбро-
шены в мусор. Тогда, под деревом, он солгал мне.
Я не сразу узнал об этом. Сначала он тщательно скрывал это от меня.
Но я все же начал что-то подозревать. Потом появились и вещественные
доказательства - мои старые бумаги, они торчали из карманов его брюк,
валялись среди постельного белья. У него появилась новая привычка.
Всякий раз, когда я давал ему какое-нибудь поручение, он брал клочок
бумаги и записывал ручкой своим детским почерком, с орфографическими
ошибками то, что я велел.
"Безмолвие меня объяло" - с этими словами он предстал передо мной
однажды; это был не его язык.
Я хотел отдать в починку свою треснувшую трость. Он немедленно изв-
лек маленький блокнотик, один из самых любимых мною старых блокноти-
ков, из тех, что я прятал в карманах, дабы записывать в них пришедшие
в голову строчки стихов, обрывки разных идей.
У меня перехватило дыхание. Меня бросило в жар. Моя рука инстинк-
тивно потянулась к блокнотику. Он отдал мне его тут же. Дрожащей рукой
я перелистывал блокнотик. Белые странички, следы множества вырванных
страниц. И вдруг одинокая строчка, написанная моим беглым почерком:
"Безмолвие меня объяло". И снова пустые страницы, измятые по краям.
Я успокоился. Он хотел оставить мне блокнотик. Но я вернул ему.
Он ушел.
Я отправился в его комнату, порылся в ящиках письменного стола, но
ничего не нашел. Потом бросил эту затею. Но вечером передо мной была
положена пожелтевшая бумажка, на ней моим неразборчивым почерком было
начертано: "Равновелика человеку сия голубизна". Слово "голубизна" бы-
ло перечеркнуто тонкой чертой.
Я бросился в его комнату: он сидит съежившись в углу и, очевидно,
ждет меня. Я складываю бумажку, бросаю ему под ноги и выхожу из комна-
ты. Назавтра под вечер, после ужина, я снова обнаруживаю на своем сто-
ле две свои позабытые строчки:
"Вновь тщетно стою пред тобою
Этой долгой зимой".
Этот листок я изорвал в клочья.
И назавтра - косая строчка, написанная неряшливым почерком: "Бе-
зумье мое в моем семени бледном". И следы многих, многих зачеркиваний
вокруг этих слов. Рядом со страничкой маленькая вазочка, в ней красная
гвоздика, сорванная с клумбы в саду. Ну вот, теперь мне еще придется и
о цветах думать.
Дом стал наполняться цветами. Старые, забытые вазы были извлечены
из шкафов, вытащены из кладовки и заполнены цветами. Он рвал ромашки,
выпалывал маки, росшие между домов. Он забирался на клумбы в парках и
таскал оттуда гвоздики, воровал розы из чужих садов. Дом дышал тяже-
лым, страстным воздухом цветения. Желтой пыльцой были усеяны столы,
усыпаны ковры.
На моем столе теперь постоянно лежали листы бумаги и отточенные ка-
рандаши. Так, со всем упорством своего слабого ума он пытался возвра-
тить меня к писанию стихов.
Поначалу меня это страшно развлекало. Старые бумаги я прочитывал и
рвал. Цветы нюхал. Отточенными карандашами я наносил на листы множест-