"Шарль Эксбрайя. Ночь святого распятия" - читать интересную книгу автора

перев.>. И меня вполне устраивает, чтобы так все и осталось навсегда.
Стоило мне с обычным пылом заговорить о Севилье, кто-нибудь из коллег
всегда замечал, что, коли мой родной город настолько замечателен, напрасно
я оттуда уехал. Я отлично понимал, что меня просто подначивают, но всякий
раз попадался на удочку и начинал в сотый раз объяснять, что уехал не по
своей воле - меня увезли родители, подыхавшие в Севилье с голоду. Андалусия
прекраснейшее место на свете, но при условии, что у тебя есть деньги. Наша
же семья отнюдь не отличалась достатком. Мой отец Рафаэль едва умел читать,
а все образование бедняжки Долорес, моей мамы, заключалось в умении читать
выученные наизусть молитвы к покровительнице Севильи Макарене <Статуя
Святой Девы, дарующей надежду. Стоит в церкви Святого Хиля в Макарене,
одном из беднейших кварталов Севильи. - Примеч. перев.>. Кроме того, она
знала полдюжины песен фламенко <Народные испанские танцы и мелодии. -
Примеч. перев.> и напевала их низким голодом за стиркой и готовкой.
На холме Эль Карпио я сразу узнал замок герцога Альбы, выстроенный в
стиле "мудехар" <Архитектурный стиль, сочетающий мавританские и готические
черты. - Примеч. авт.>. Я впервые побывал там в день конфирмации <Обряд
миропомазания. В отличие от православных, католики впервые причащают и
конфирмуют детей не раньше, чем те постигнут основные догматы христианской
религии. - Примеч. перев.> - архиепископ Севильский поощрял таким образом
лучших учеников по катехизису из всех кварталов города. Еще тридцать
километров - и я доберусь до Кордовы. Двадцать один год я не возвращался в
Испанию. Уехал я оттуда в двенадцать, а теперь мне скоро тридцать три.
Узнаю ли я свою Севилью? Города ведь меняются, как люди... С самого Парижа
я почти не выпускал баранку из рук. На границе таможенники, прочитав в
паспорте, что я Хосе Луис Моралес, представитель торговой фирмы "Бижар и
К°" на улице Плант, 127, заговорили со мной по-испански, и я чуть не
расплакался от волнения. "Париж"! - сказали таможенники и подмигнули.
Полицейские вели себя не так любезно. Один из них спросил, почему мне
вздумалось взять французское гражданство, и я почувствовал, что парень
воспринимает это как измену родине. Судя по узкому, как лезвие ножа, лицу и
длинным тонким рукам, он, должно быть, арагонец. Я объяснил, что из-за
работы в двадцать лет мне пришлось выбрать Францию. Полицейский пожал
плечами и повернулся спиной.
В Мадриде я провел всего одну ночь. Кастилия - тоже Испания, но не
моя. Я начинаю чувствовать себя как рыба в воде, лишь миновав Сьюдад-Реаль,
у самой Сьерра-Морены. И все равно вот уже сорок восемь часов как меня
снова начали величать "сеньором Моралесом", правильно ставя ударение на
"а". Еще немного - и, пожалуй, кто-нибудь спросит: "Que tae, don Jose"?
<Как поживаете, дон Хосе? (исп.) - Примеч. перев.>, тогда-то я стану
по-настоящему счастлив. Хотя мне и сейчас отчаянно хочется кричать каждому
встречному: "Это я! Я вернулся! Оле"!
По-моему, я не особенно изменился. Несмотря на американское воспитание
и благоприобретенную привычку достаточно энергично работать локтями, чтобы
обеспечить себе место под солнцем, я все тот же Хосе Моралес (для друзей -
просто Пепе), родившийся майским днем в Севилье под сенью Сан-Хуан де Ла
Пальма <Сан-Хуан - церковь Святого Иоанна Крестителя. Ла Пальма - название
квартала и одной из площадей города. - Примеч. перев.> и под
покровительством Возлюбленной Святейшей Марии Армагурской. Для андалусца
древнего рода я довольно высок - метр семьдесят пять, вешу семьдесят два