"Евгений Евтушенко. Слух о моем самоубийстве (Невыдуманная история) " - читать интересную книгу автора

Но однажды, когда она ушла на кухню варить мне кофе, мне очень
захотелось закурить, и я открыл ее сумочку, где всегда лежали сигареты.
И вдруг я увидел странную телеграмму на ее имя. Вместо букв там были
только цифры, цифры, цифры... Внимательно вглядевшись, я увидел карандашную
расшифровку по-русски ее красивым почерком учительницы чистописания:
"Продолжайте наблюдение за порученным вам объектом. Постарайтесь отвести его
от мыслей о самоубийстве. Оно может быть использовано нашими идеологическими
врагами. Сделайте все, чтобы вдохнуть в него оптимизм". Подпись была
краткая: "Центр". Я, наверное, должен обрадоваться тому, что где-то в некоем
Центре есть люди, столь заботящиеся обо мне. Но я был раздавлен тем, что я
прочел.
Когда Аушра вошла с подносом, на котором стояла дымящаяся чашка кофе с
золотым коле-сиком лимона, аккуратно поджаренные тосты и домашний малиновый
джем, она не выронила этот поднос, как, может быть, сделала бы русская
женщина, она не бросилась на колени, прося у меня прощения. Она как будто
окаменела, превратившись в одну из тех литовских мадонн, которые стоят на
перекрестках дорог.
Затем она тихо опустила поднос на тумбочку рядом с кроватью и достала
из той же самой сумочки другой листок, исписанный буквами и кое-где цифрами.
- Если ты прочел то, прочти и это...
Это был ответ на телеграмму из "Центра".
"Порученный мне объект во всех встречах с литовской интеллигенцией
неоднократно поднимал тосты за российско-литовскую дружбу и лично за
здоровье Никиты Сергеевича Хрущева. Одновременно он резко отзывался о
попытках зарубежной прессы использовать слухи о его самоубийстве. Из
Вильнюса он вылетает в родную Сибирь, чтобы воспеть трудовые подвиги
тружеников Братской ГЭС. Доверенное мне задание по поднятию его духа
выполняется успешно". Далее стояла подпись: "Колокольчик".
- Почему они дали тебе эту кличку - Колокольчик? - подавленно спросил
я.
- Они старались быть изящными, - сказала она. - Они завербовали меня,
когда из Канады впервые вернулась туристкой уехавшая на Запад в конце войны
моя тетя-миллионерша. Они шантажировали меня тем, что ее покойный муж - мой
дядя - когда-то, кажется, держал специальный клуб для немецких офицеров. Они
сначала вежливо попросили меня, чтобы я сопровождала мою тетю и записывала
для них все, что она говорит. Они также интересовались, кому она собирается
завещать свои деньги. Они потребовали от меня расписки, что я обязуюсь в
случае получения наследства отдать государству семьдесят пять процентов. Они
нечасто беспо-коили меня - разве только просили время от времени
сопровождать иностранцев, которыми интересовались, а потом докладывать, о
чем те говорят. Но я никому не сделала зла. Только самой себе, когда
испугалась и согласилась быть их "колокольчиком". Но когда они пытались пару
раз подложить меня под приезжих московских начальников, им это не удалось, и
они от меня почти отстали. И вдруг на Сельхозвыставке к нам за кулисы пришел
этот человек, который потом познакомил меня с тобой. Он знал мою кличку и
пароль. Он был очень интеллигентен и спросил у меня, читала ли я твои стихи.
Я сказала, что да, и многие даже помню наизусть. Тогда он объяснил мне, что
тебя сейчас очень критикуют и ты находишься в состоянии, близком к
самоубийству. Он попросил меня помочь тебе. А я видела тебя по телевизору, и
мне нравились не только твои стихи, но и ты сам. Я согласилась. Вот и суди