"Евгений Евтушенко. Четвертая Мещанская " - читать интересную книгу автора

свидания. Наконец, ее провожали. Провожали самые неожиданные и почти всегда
новые поклонники.
То ее, изогнувшись, вел под руку похожий на переодетую располневшую
женщину известный тенор. То сразу двое или трое театральных мальчиков с
одинаковенькими прическами и в одинаковых вельветовых брючках, забегая
вперед, зыбко суетились перед ней.
Как-то на такси ее привез симпатичный долговязый парень в ковбойке с
протершимся воротником - видимо, студент. У него не хватало рубля, чтобы
уплатить по счетчику, и, заливаясь краской, он унизительно долго собирал из
всех карманов мелочь. Шофер, ухмыльнувшись, встряхнул на ладони монеты,
пересыпанные табаком, хлебными крошками, и золотой зуб в углу его рта
высокомерно блеснул.
Под руку с Риммой на нашей улице появился после долгого отсутствия
блудный сын Четвертой Мещанской - Кока. Кока - это Колька Кутузов из нашего
дома, ставший знаменитым футболистом и живший теперь на Новопесчаной.
Мальчишки выстроились шеренгой вдоль тротуара, с немым обожанием глядя на
него. Кока важно шел с первой красавицей Четвертой Мещанской, брезгливо
ставя свои драгоценные ноги на потрескавшийся тротуар, в расщелинках
которого пробивалась трава.
А однажды Римму привез на своей машине немолодой, усталый человек с
коротким седым ежиком. Кто-то из мальчишек, оскорбленный тем, что Римма
позволила себе променять их Коку на какую-то неизвестную личность, крикнул:
"Опять с новым!" И мальчишки засмеялись громко и жестоко. На Римму это, как
мне показалось, не произвело особого впечатления, а вот провожавший ее
человек как-то беспомощно вздрогнул и еще больше постарел...
Римма была гордостью Четвертой Мещанской, и Четвертая Мещанская не
прощала ей. А Степан прощал, и я прощал, и Роза прощала.
Да, о Розе; я ведь ничего не сказал о ней. И не случайно. Она какая-то
была вся незаметная, наша Роза: маленькая, крепенькая, везде-везде - на
носу, на руках и даже на ушах - у нее были веснушки. Ей так не шло ее имя.
Она работала на заводе контролером ОТК. Не знаю, что она там контролировала,
да и представить я себе не мог, что Роза вообще что-нибудь может
контролировать.
Но вот однажды наша Роза, маленькая Роза, когда мы сидели вместе под
черемухой, так же тихо, как и все, что она делала, сказала:
- А я на целину еду, ребята...
Все мы восприняли это по-разному. Я переспросил. Степан сразу деловито
уточнил:
- Куда именно?
А Римма посмотрела на Розу так, словно перед ней только сейчас из
воздуха неожиданно возникло это существо с толстыми ногами в туфлях,
начищенных зубным порошком, с ушами, обсыпанными веснушками.
- Идешь в ногу с веком. Ну, иди, иди, не споткнись только...
Степана так и передернуло, и мне тоже стало как-то неприятно, словно на
скамейке с нами была не Римма, а какой-то чужой, враждебный нам человек. Но
надменная насмешливость вдруг сменилась в ее глазах какой-то грустной
нежностью, а может быть, грустной завистью. Она обняла Розу и крепко
поцеловала ее - сначала в одну щеку, потом в другую, как будто не она только
что произнесла эту пошлую, презрительную фразу. Странная была Римма!
А Роза так же неожиданно уехала, как и объявила о своем решении уехать.