"Николай Николаевич Евреинов. Тайна Распутина " - читать интересную книгу автора

понимавший не только сценическую ценность броского костюма "мужицкого
пророка" (всех этих вышитых рубах цвета крем, голубых и малиновых, мягких
особых сапог, поясов с кистями и т. п.), но и ценность особой, подобающей
"пророку" "божественной речи". (Из дальнейшего будет ясно видно, какой
именно идеал предносился в творческом воображении этого "актера".)
Касаясь "нарочито нелепого" языка записок и телеграмм Распутина - М. Н.
Покровский справедливо замечает в предисловии к "Переписке Николая и
Александры Романовых": "Не может быть, чтобы "божий человек" не умел
говорить понятно по-своему, по-крестьянски, - но и ему, и его поклонникам
обыкновенная человеческая речь показалась бы отступлением от ритуала. И
только, когда житейская проза очень уж хватала за живое Распутина - как это
было, когда призвали на войну его сына, - его стиль унижался до обыкновенной
человеческой речи" [Op. cit, стр. XXVII].
О том, что в своей беседе, под влиянием вина, Распутин унижался порой
(словно и вправду актер-забулдыга!) и до скотской речи, непристойной его
"высокому призванию", - об этом знает целый ряд свидетелей его кутежей "до
бесчувствия" [До "такой разнузданности, - сообщает Белецкий (op. cit., 72),
что однажды "хор цыган поспешил уехать"], до буквального "положения риз",
как это было, например, при попойке у "Яра" (см. 1-ю главу настоящего
очерка). И недаром, когда он хотел "импонировать", ему приходилось быть
сдержанным в предательском вине (in vino veritas!). - На первых наших
обедах, - рассказывает Белецкий, - Распутин бывал сдержан в вине и даже
пытался вести беседы в духе своих "размышлений"; но затем Комиссаров
установил с ним сразу дружеские разговоры на "ты" и отучил его от этой, по
словам Комиссарова, "божественности". Это понравилось Распутину, и он с того
времени перестал нас совершенно стесняться и, приходя в хорошее настроение,
приглашал нас обычно поехать к цыганам [Op. cit., 72.].
Здесь рядовой истолкователь тайны Распутинского "влияния" может смело,
пожалуй, поставить точку, считая в общих чертах эту тайну разоблаченной: -
Распутин гипнотизер, шарлатан, актер-лицемер, развратник-христолюбец,
импонирующий сексуально в нравственно-шаткой среде, где "половой гипноз"
легко находит жертв среди ханжей-дегенератов и т. п.
Так, или приблизительно так, и раскрывается в сущности "тайна
Распутина)) такими мемуаристами, как С. П. Белецкий, Морис Палеолог, В. М.
Пуришкевич, Курлов и т. п.
Мы, однако, вряд ли можем так легко удовлетвориться приведенными здесь
данными. - Были при дворе Романовых и до Распутина всевозможные гипнотизеры
и "актеры в жизни", искушенные в ролях "пророков" и "святых" (вроде м-г
Филиппа, например) и шарлатаны-целители (вроде "доктора" Бадмаева например),
и всевозможные христолюбивые "блаженные"гюродивые (вроде Мити Колябы,
например), и "чудотворцы" (вроде Иоанна Кронштадтского), и лица, обладавшие,
как будто,, недюжинными половыми чарами или верней "внушительным" соблазном,
близким к гипнозу (та же Вырубова, тот же Саблин), - но никто из них не
только не сумел добиться "положения", равного Распутинскому, но и помыслить
об этом не смел, довольствуясь лишь теми "крохами", какие падали им в рот с
"высочайшей" трапезы.
В Распутине - опять-таки - не только сосредоточивались все те данные,
какими, каждым в отдельности, обладали порой временные или постоянные
фавориты Романовых, но - что неизмеримо важней - заключалось нечто
специфически ему свойственное, нечто или чуждое его соперникам или мало у