"Ганс Гейнц Эверс. Смерть барона фон Фриделя" - читать интересную книгу автора

полковника Вильбуа-Марейля участвовал в войне с бурами, был ранен при
Мафекинге, а при Харбистфонтене был взят англичанами в плен. За этот
промежуток вермени появлися том его стихотворений и очень интересный труд о
Теотокопули - это было плодом его путешествия по Испании. Это меня тем более
удивило, что меня всегда поражало странное сходство между бароном и
портретом этого художника, которого современники его называли "El Greco". И
действительно, барон Фридель был единственный человек, который всегда
вызывал во мне представление черного с серебром.
Потом мне пришлось еще раз встретиться с ним в Берлине на одном
заседании Научно-гуманитарного комитета. Он сидел напротив меня между
госпожой Инэс Секкель и полицейским комиссром, господином фон Тресков. Он
снова пил и курил, смеялся, но, по-видимому, очень интересовался докладом.
Это было в то время, когда Гиршфельдское резкое подразделение на гетер и
гомосексуалистов почти всеми было признано, когда думали, что научная
сторона вопроса, в сущности, уже давно решена, и остается только сделать
практический вывод. Я мало говорил с бароном, но помню, что он мне сказал,
когда мы надевали наши пальто в передней:
Этим господам все представляется необыкновенно простым. Но, верьте мне╣
есть случаи, к которым приходится применять совсем иную точку зрения.
Далее я знаю, что Фридель некоторое время жил у одной дамы, которую
Стриндберг очень забавно и не без оттенка презрения называет "Ганна Пай" и
которой этот многоречивый филистер с негодованием бросает в лицо обвинение в
той же мании, какую приписывают классической Медее. И в этом случае
посещение барона представляет собою такое странное интермеццо для обеих
сторон, что не так-то привети в какую-нибудь удобную норму.
Вскоре после этого барон был замешан в Вене в каком-то скандальном
деле, которое было замято в самом начале и о котором даже в газетах едва
упоминалось. Я почти ничего не знаю относительно этого, слышал только, что
после этого родственники барона сразу прекратили выдавать ему средства на
существование, что он распродал все свое имущество и уехал в Америку.
Несколько лет спустя я услышал совершенно случайно его имя в редакции
одной немецкой лаплатской газеты в Буэнос-Айресе. Я стал расспрашивать о нем
и узнал, что барон Фридель полгода работал при газете в качестве наборщика,
а что раньше он был в Шубуте, где управлял плантацией одного немца. В
последний раз его видели кучером в Розарио; однако он и оттуда исчез, и
говорили, будто он скитается где-то в Парагвае.
В этой-то стране я его и нашел, и при очень странных обстоятельствах.
Но необходимо, чтобы я сперва хоть немного рассказал о тех людях, которые
любят называть Парагвай "обетованной землей". Там очень странное общество,
вполне достойное того, чтобы о нем когда-нибудь написать целый роман.
Однажды туда эмигрировал один человек, который хотел живьем проглотить всех
евреев и думал, что спасет свет, если он из всех сил будет орать. У него
были рыжая борода и рыжие волосы, и его большие голубые глаза открыто
смотрели на Божий мир. "Ах, никогда ни один человек не был мне так
симпатичен, как доктор Ферстер", - сказал мне однажды мой друг, присяжный
поверенный Филипсон. И он был прав: нельзя было не любить этого человека с
такой светлой верой во всевозможные идеалы и с его добродушной и
детски-чистой наивностью; он был из тех, кто отправлялся в широкий свет в
поисках за цветущими лугами утопии. С ним вместе эмигрировала Елисавета, его
тощая ученая супруга. Она возвратилась через несколько лет; и вот она