"Джесс Эвейл. Рыжая Кошка ("Конан") " - читать интересную книгу автора

Сидя у костра, я точил меч. Вообще-то, необходимости в этом не было, он
и так рассекал подброшенный в воздух волос. Просто, полезная это привычка -
каждый вечер точить и полировать меч. Дисциплинирует. И еще - помогает
думать.
Мечей через мои руки прошло не один и не два, но этот я ценил, пожалуй,
больше других. Легкий, чуть изогнутый, с навершием, украшенным темно-красным
рубином, с тонкой вязью неведомых мне рун на клинке. Трофей, которым я
гордился по праву. Трофей, который когда-то едва не стоил мне головы.
Время тогда выдалось мирное, что, разумеется, хорошо для всех, кроме
наемников, вроде меня. Ни войн, ни стычек. Даже разбойники шалили меньше
обычного, даже степняки откочевали куда-то - за шесть лет ни одного набега.
Я бродил из города в город в поисках дела, и те немногие сбережения, что мне
удалось скопить за предыдущие годы, постепенно таяли.
Тут-то мне и предложили работу: выследить и уничтожить предводителя
шайки головорезов. Шайку-то накрыли и всех повязали, а вожак их ушел. Я
взялся за это дело с радостью, и не только ради звонких монет, хотя платили
за него щедро. Просто - не могу долго жить без риска. Кровь киснет, и жизнь
становится пресной и бессмысленной. Такой уж я уродился: на одном месте
задержаться долго не в состоянии, да и без приключений обойтись не могу.
Парня этого - Голтаргон его звали - я выслеживал месяца три. Осторожен
он был и хитер, как зверь матерый. Да зверем же и оборачивался. Когда
кабаном, а когда волчарой огромным. Подвела его, пожалуй, самоуверенность.
Отчаявшись до него добраться, я начал совершать тщательно продуманные
"оплошности", стараясь не оставить у него сомнений, что я на него охочусь.
То останавливался в трактире и вечером, прикинувшись захмелевшим, начинал
приставать ко всем с расспросами о Голтаргоне. Хвастался во всеуслышание,
что скоро приволоку его на праведный суд на цепи, словно медведя на ярмарку.
И подробно расписывал, где и как я устрою для него очередную ловушку.
Стараясь, разумеется, чтобы услышало меня как можно больше народу. Затея,
ясное дело, проваливалась, и я начинал свое представление сызнова,
рассчитывая, что в конце концов, моему противнику это надоест. Не может не
надоесть.
Конечно, он мог уйти, но он отчего-то считал те места своими и не желал
покидать их. То ли зазноба у него там была, то ли держало что-то, а только
не захотел он в чужие земли податься. Это его и сгубило.
Голтаргон, надо отдать ему должное, попался на приманку не сразу. Хотя
наблюдал за мной, думаю, очень внимательно. И осторожно. Кто другой, может,
и не заметил бы, но у меня сызмальства чутье на опасность. Словно холодные
пальцы сжимают виски. Уж сколько раз этот дар спасал мою жизнь - не
сосчитаешь. Правда, действует он по-разному. Когда за мгновение до беды, а
бывает, что и за несколько часов. Не угадаешь.
Так вот, когда Голтаргон надумал превратить меня из охотника в добычу,
мне недели три казалось, что я ношу на голове ледяной обруч. Ощущение не из
приятных, конечно. Зато я был настороже.
Я прикидывался беззаботным, хотя к концу нашей с Голтаргоном игры начал
терять терпение. К счастью, он, наконец, поверил в мою глупость. Да и я в
тот вечер разошелся вовсю - с отчаяния. Орал песни, приставал к девчонке,
что разносила вино в трактире, обещал подарить ей голову Голтаргона на
золотой цепочке, продетой через уши. А виски ломило от холода, и озноб
медленно расползался по всему телу: я чувствовал, что время пришло, и