"Александр Етоев. В сказке можно оказаться..." - читать интересную книгу автора

решит, что меня сожрала какая-нибудь местная гадина. Но не объяснять же ей,
что время мое на исходе. Что я не волен его продлить. Тут и взрослому-то не
объяснишь. Хотя, может быть, ребенок как раз и поймет?
И тут я понял, что думаю не о том. При чем здесь я? Какая разница, как
я отсюда уйду - с пушечным громом или беззвучно, как привидение.
Главное - я уйду. Нет, не так. Не зто главное... ОНА ЗДЕСЬ ОСТАНЕТСЯ.
Вот самое главное. ОДНА. ЗДЕСЬ. В этом страшном, притворяющемся живым
городе, построенном на болоте, кажется, так говорил им старик во дзоре.
Я могу пожалеть о многом. О том, что оказался совсем не там, где
хотел. Что в программу вкралась ошибка, и ребята, Гена, Сашок, не знают,
где я сейчас. Впрочем, это не страшно, назад я вернусь в любом случае. Я
могу пожалеть, что на свою голову познакомился здесь со случайным маленьким
человеком. Что взял Маришку себе в провожатые.
Я мог обо всем этом жалеть, но я не мог одного: допустить, чтобы Я
УШЕЛ, а ОНА ЗДЕСЬ ОСТАЛАСЬ.
- Маришка, Маришка... - я не знал, что говорить дальше, просто
повторял ее имя, почти не скрывая боли.
И в какой-то момент мне показалось, что нужное слово найдено.
Стоит только произнести его вслух, как все проблемы решатся. Все
станет ясно, и я уже протянул руки, чтобы взять ее руки в свои.
Девочка на меня не смотрела. Она стояла на выпирающем из асфальта
бугре, и голова ее доставала моего плеча. Лицо ее сделалось бледным, она
как-то странно прижимала кулачки к горлу, и вся была словно рыбка на
высушенном неживом берегу, такая же жалкая, одинокая, и платьице на ней
трепетало от мелких набегов ветра.
- Что с тобой, девочка? Ну что ты? - спросил я осторожно, заглядывая
ей в лицо. И вдруг понял, что ветра не было. Что это страх живет в складках
ее одежды, в ее побледневшем лице, в плотно сжатых у горла кулачках.
Я подошел к ней вплотную.
- Маришка, что случилось? Я здесь. Посмотри на меня, не молчи...
Она молчала, лишь вздрогнула, когда я отнял ее руки от горла.
- Там, - сказала она, и опять ее голос был чужой, наполненный страхом
и какой-то усталой покорностью.
Страх ее передался и мне, но там, куда она показала, ничего особенного
я не увидел. Все оставалось таким или почти таким, как было. В небе
клубилась муть. Ее становилось больше. Серые языки лизали стены домов,
краски делались блеклыми, дома одинаковыми. Пустые окна, казалось, начинали
оживать, но только казалось - это дрожала в них мутная воздушная пелена. По
всем признакам, приближался вечер.
И вдруг я заметил, как вдалеке по улице бежит в нашу сторону худой
одичалый зверек. Я догадался, что это кошка. Но очень худая, полуголая,
жалкая. Она бежала зигзагами, прихрамывая на переднюю лапу. Даже отсюда
было заметно, как труден ей этот бег, как мало сил остается, как сдирается
ее шерсть о грубую плоть улицы. Рот зверька разевался беззвучно, оскал рта
был страшен и жалок одновременно. Она силилась прокричать о помощи, но
звуки, видно, не вылетали из ее обессилевшего тела.
На время я забыл о Маришке, так поразил меня вид приближающегося
зверька. Я оцепенело смотрел в его сторону. Ноги мои словно погрузились в
вязкую уличную трясину. Только слабый электрический удар - сигнал второго
предупреждения да какой-то звук слева заставил меня встряхнуться.