"Александр Этерман. Драма, жанр (Эссе)" - читать интересную книгу автора

сочинения, а может быть, не захотел говорить о катарсисе, породив его) и то
ли не написал, то ли не сохранил для нас главы о комедии, которую я, в
отличие от героя Эко, не взялся бы восстановить ? настолько неконсистентна,
прогрессируя, сохранившаяся часть опуса, настолько она противоречива,
настолько не тавтология.
Итак: ''Достоинство речи ? быть ясным и не быть низким'' ? так пишет
Стагирит, опережая мир на две с лишним тысячи лет. Примерно так же нам лет
сто или даже семьдесят назад определяли задачу поэзии ? соединять звучание
слов и их значение, или, что то же самое, быть самой лучшей, самой чистой
прозой, оставаясь в рамках метрической или любой другой формальной игры. Я
поневоле вспоминаю Хейзингу и свои разногласия с ним: теория Игры взывает к
упрощению. Сегодня мы с неизбежностью должны расширить это определение,
разрешая поэзии не быть прозой, вообще не быть чем угодно, лишь бы быть
чем-то (например, самое простое, чтобы все слова начинались с одной буквы,
складывались в занятный узор, четыре черненьких чумазеньких чертенка) только
непременно оговоренным заранее, иными словами, обязать ее выполнять условия
какого-нибудь внешнего формализма (активный формализм ''содержания''),
одновременно удовлетворяя формализму внутреннему (пассивному формализму
''формы''), то есть быть своего рода алгеброй, правила которой стоило бы
доработать. Стоит иметь в виду, что в числе пассивных формализмов есть
немало невидимых, таковы, например, естественные ритмы и сечения, привитые
формы-цитаты-цикады, сходства и подобия, геометрии физические и социальные.
А поскольку само понятие поэзии здесь вовсе не использовано, я рискну понять
Стагирита так: эстетический эффект, клик в душе человеческой возникает,
когда (отдельный вопрос - случайно или осознанно в любом жанре) происходит
нечто ''ясное и не низкое'', то есть достаточно хорошо отвечающее
требованиям двух различных формализмов. Поэтический метр и высокая трагедия
как исчерпывающий пример эстетического процесса, находящего свое завершение
в ''Черном квадрате'' Малевича ? чистейший катарсис.
Из множества приведенных Аристотелем примеров ''ясного и не низкого''
напомню один:

Что же? меня малорослый урод, человечишка хилый...

Он отмечает, что если в эту строчку подставить общеупотребительные
слова, в стихе пропадет вся прелесть:

Что же? меня ничтожный урод, человек незаметный...
Он продолжает: ''Арифрад высмеивает трагиков еще и за то, что они
пользуются такими оборотами, которых никто не употребил бы в разговоре,
например domaton apo вместо apo domaton или sethen, или ego de nin, или
Achilleos peri вместо peri Achilleos и тому подобное; но ведь все это [как
раз своей необщеупотребительностью] и создает необыденную речь, а
[насмешнику] это невдомек''. Понимая это как пример (исполнения формализма),
а не эстетический призыв, мы избежим бессмысленной полемики. Шекспир,
создатель бездонного, безграничного, отчасти искусственного, выдуманного
словаря, решал поставленную Стагиритом проблему чуть иным способом, но,
безусловно, оставаясь в рамках изобретенной им теории; тем более Ибсен или
Бомарше.
Оставив побоку попытку обобщить эту идею и построить на ней теорию