"Корреа Елена Эстрада. Дом с золотыми ставнями " - читать интересную книгу автора

наросшей коркой чуть ли не на все тело, выстирали саронги. В лагере сносно
кормили и сколько угодно можно было спать в тепле и сухости. Первые дни мы
только это и делали; мы оба очень исхудали и ослабели за проклятую дорогу.
Отъевшись и отоспавшись, я стала помаленьку осваиваться среди
разноплеменной толпы, насколько это было возможно.
Йоруба среди нас было немало: из Ойо, Иле-Ифе, Илорина и Бенина, из
других городов. Но их разговоры лишь наводили тоску: люди вспоминали дома и
семьи и ужасались тому, что их ожидало. Много небылиц рассказывалось про
белых людей, которых почти никто не видел, - что, мол, вместо волос у них на
головах пучки сухой травы, что глаза у них пустые и через глазницы
просвечивает небо, что они умеют убивать громом и молнией, подобно богу
Шанго. Сами себя пугали.
Особняком держалась одна женщина - не очень молодая, лет сорока, но еще
крепкая, одетая в странную одежду со множеством бронзовых бубенчиков,
нашитых по краям.
Она долго и внимательно присматривалась ко мне, прежде чем заговорить,
а когда заговорила, я с трудом ее поняла. Эта женщина была иджебу - дальняя
ветвь нашего народа, селившаяся почти у самого побережья; на долбленых
лодках с противовесами они ходили по большой реке к морю и промышляли рыбной
ловлей больше, чем обработкой полей, не щедрых на их болотистой земле. Все
же речь ее была схожей с той, что звучала в нашем доме.
- Скажи, поклоняются ли в ваших местах Олокуну? - спросила она.
Я слышала о грозном морском боге. Но наш город лежал вдалеке от мест,
где он владычествовал. В Ибадане более всего поклонялись Йемоо, богине
плодородия и текучей воды, от которой так зависели наши поля.
- Послушай меня, дочь моя, - сказала эта женщина. - У тебя ясные глаза
и открытые уши. Ты из тех, кто может услышать раковины Олокуна.
Не знаю, по каким приметам она определила во мне эту способность.
По ее словам, мало было на свете людей, что различали пение витых
морских раковин, предвещавших перемену судьбы. Еще меньше было тех, кто умел
толковать, в какую сторону подует ветер судьбы, удачу или неудачу он
принесет. Когда колдунья (а кем еще она могла быть?) попросила меня
прислушаться, я в самом деле различила то ли вздох, то ли стон - не со
стороны моря, а как бы изнутри себя. Я могла бы подумать, что мне это
примерещилось, но, во-первых, колдунья те же звуки слышала вместе со мной, а
во-вторых, ни одному африканцу не придет в голову сомневаться в чем-либо из
того, что мои просвещенные правнуки называют сверхъестественным или
небылицами. Пусть так; но раковины Олокуна, предвещавшие перемену ветра
судьбы, зазвучали у меня в душе, и не знаю, почему, но я истолковала это как
доброе предзнаменование.
Женщина не спросила моего имени и не сказала мне своего. Она как-то
незаметно исчезла из загородки. А я, с надеждой в душе, с неизвестно откуда
взявшимися силами, постаралась приободрить брата. Это оказалось непросто.
- Кто может знать судьбу и кто может ее переспорить? - спросил он.
- Разве не бывало так, что люди шли богам наперекор? Судьбу не
переспоришь, но скольким удавалось ее перехитрить?
- Что же ты не сделала этого раньше?
- Будь я старше, - отвечала я, - может быть, нас тут не было бы.
Иданре рассмеялся.
- Скажи еще - если бы я была мужчиной, - поддразнил он.