"Ксения Ершова-Кривошеина. Вера, надежда, любовь " - читать интересную книгу автора

- Может быть, маму возьмем с собой?
- Подумаем, а пока это будет наша с тобой маленькая тайна.
Маруся никому никогда об этом не рассказывала.
Как нужно вести себя в обществе, что смотреть, слушать, читать и за
кого выходить замуж, Марусе тоже внушали с детства. Нет, не мама с папой,
потому что их воспитание никуда не годилось, да и что они могли привить
дочери, в лучшем случае таскать в гости к своим сомнительным друзьям, песни
под гитару петь, Мусенька говорит уже о каких-то "бардах", а на днях из их
комнаты слышались джазовые завывания. Бабушка не выдержала, потребовала
объяснения от родителей, у них здесь не кабак, и ткнула папу носом в
фотографии Ломоносова и Бетховена над роялем.
Марусе было лет четырнадцать, когда ей, вернувшейся домой после школы,
открыла дверь мать с помятым от слез лицом и каким-то ватным голосом
произнесла: "Иди к себе, у нас тут разговор". На маме было ее самое красивое
крепдешиновое платье, сложный восточный орнамент, бирюзовые, розовые, белые
цветы, материал из Индии, подарок отца ко дню рождения. Родители собирались
вечером в гости, да, видимо, опять поссорились с бабушкой и выясняют
отношения.
Муся пошла к себе, взяла книжку, прилегла на кушетку. За стеной
слышались рыдания матери.
"Но при чем здесь мой муж, он, когда этот отрез покупал у спекулянта,
не рассматривал его в лупу, да и я уже второй год это платье ношу". Голос
деда - бу-бу-бу, что-то увещевательное: "...ну, а на парткоме, тебе что
сказали? Чтобы ты это платье разрезала на куски при них! Почему ты этого не
сделала?"
"Как же я могу это сделать, ведь это подарок Толика, я это платье
люблю, я им сказала, что готова свастики заштопать, а они требуют при них
чик-чик, ножницами, иначе будут неприятности всем. Я пыталась им объяснить,
что свастика у индусов совсем не то, что у фашистов, но они сказали, что и
Толику влепят выговор, и устроят неприятности".
"Да, плевал я на их угрозы! Могу хоть завтра уволиться, с моей
квалификацией я себе работу найду".
"Толик, а откуда они знают, что ты фотографией занимаешься? Я никогда
им ничего не говорила".
"Стучат, подсматривают, прослушивают! Все! Это конец, я сойду с ума в
этом доме! Может быть, вы думаете, что я всю жизнь готов в вашей золотой
клетке сидеть и смотреть, как вы калечите нашу жизнь и ребенка! Я очень рад,
что у нас возник этот разговор, пусть он станет последним. Или мы уходим
втроем, или разводимся".
Марусе за стеной стало очень страшно, она выбежала в коридор, толкнула
соседнюю дверь и шагнула на середину комнаты.
- Папочка, я с тобой.
Отец ее обнял, взволнованно что-то забормотал в ответ, мама
растерялась, а бабуля-дедуля угрожающе примолкли. Так старые разногласия в
семье неожиданно приняли новые формы.
Помимо фотографии, он увлекался историей и географией, мог часами
фантазировать о возможной поездке в Италию или Францию, рассказывал ей о
Париже, да так, словно там побывал, знал названия улиц, фамилии президентов.
Бывало, он говорил: "Вот если бы мы с тобой поплыли вместе на пароходе по
Средиземному морю, то обязательно посетили бы Марсель, а потом...", и дальше